Шрифт:
— "Зачем мне мир, где нет тебя,
В своих желаньях алчных скованный.
Ты солнце в блеске янтаря,
Небес Хранителем целованный.
Богат иль нищий, ты всегда
Мне будешь верхом сотворения,
В ночи заветная звезда.
Любовь не знает измерения…
Она цветок в моей груди,
Чиста, как утренние россыпи
Росинок, в нежности зари,
Взошедшей в небе тихой поступью.
Я слышу сердцем голос твой,
Во время грусти и сомнения,
Любовь, что делаешь со мной.
Призвав войти в твои владения.
Наверно я в любви своей,
Кажусь доступной, но, поверишь ли,
Что я честнее и верней,
Всех скромниц в томном обрамлении,
Где масок лёгкая игра,
Влечёт к сетям, сплетённым хитростью,
А я сгорая от стыда,
Несу любовь тебе с невинностью.
Прости признания мои,
Ах, что слова, лишь звук молчания,
Сердца, сплетённые в любви,
Друг друга слышат с расстояния.
И боль разлук, о… Боже мой,
Как сладок, в нежных ожиданиях.
Любовь, что делаешь со мной,
В минуты встречи и прощания.
Однажды всё уйдёт в покой,
Сотрутся лица, как мгновения,
Их унесут века с собой,
Смывая всё в реку забвения.
Но будет ярче всех светил,
Сиять над всеми луч незыблемый,
Твоё лишь имя, мой возлюбленный.
И смерти чёрная рука
Коснётся только облачения,
Но знаю, для любви цветка,
Прозрачна тьма, в её свечении.
Где нет тебя, там мир пустой,
Всё суета, подвластна тлению…
Любовь, что делаешь со мной,
Творя над смертью воскрешение."
В комнате воцарилась тишина.
Боялся пошевелиться и рассеять магию.
Мы смотрели друг на друга, и если бы можно было сожрать взглядом, то от моей девочки давно ничего не осталось.
Я любим и целого мира не надо.
И растянул губы в улыбке. О да. Она наконец капитулировала.
Я будто вечность ждал этого момента.
Мы долго шли к перемирию и наш суровый путь казался непреодолимым.
Обман. Подлость, Предательство. Боль. С этим покончено.
Но это не финал, мы только жить начали.
Ева встала на мыски кроссовок, оставила невесомое прикосновение на губах, а затем рывком обняла меня.
И всего ужалило, а ноздри щекотало от нежного ириса.
Наконец, мы сливаемся в страстном поцелуе.
Все чувства обнажены и тем острее ощущалось потребность в Еве. Я стиснул хрупкое тело в объятиях, а она вся тряслась и дрожь отзывалась во мне ударными волнами.
От годового воздержания боксёры стали тесными.
Яйца горели, а член требовал долгожданной разрядки.
Конечно, я дрочил. Наблюдал по камерам наблюдения за Евой и занимался рукоблудием.
Для любого мужчины это норма, особенно если он безрассудно любит.
Чем дольше целуемся, тем труднее удерживать на привязи кровожадных демонов — мы горели.
Мы глухо стонали, перекрывая медленную композицию и это лучшая музыка, которую доводилось слушать.
— Ева. Стоп. Давай остановимся. Потише. Иначе сорвусь. А я смертельно изголодался, буквально одичал, — моя грудь высоко вздымалась, дышал прерывисто, как собственно и Ева. В воздухе парило жаром и тягучим возбуждением.
Да, бл*.Я строил из себя гребанного героя, хотя мой мозг кипел, как и налитый кровью член.
Но ради неё, ради того, чтобы исчезли страхи я готов ещё дрочить год.
Только бы она доверилась.
— Не нужно останавливаться, Наум. Только лишь действовать.
— Я правильно понял…
— Да, Соболевский, — её пьяные глаза смотрели в ожидании.
Нет надобности повторять дважды.
С ноги пнул дверь, как только влетели на второй этаж.
Я чертовски голоден по ее коже. По чувственным губам. По упругим бедрам.
Мы начали рывками раздеваться. Спешно срывали с себя одежду. И не отрывались друг от друга.
— Я сам, — расстегнул молнию на ее брюках и оху*л. Под одеждой спрятано красное кружевное нижнее белье. Меня моментально ошпарило кипятком. — Собралась на свидание с уебком и надела такую красоту? — провел пальцем по подбородку.
— Для встречи с тобой готовилась.
— То есть, ты знала чем закончиться вечер и решила окончательно свести с ума? — разве она не ведьма?
— Всего лишь немного подразнить, — с придыханием ответила Ева.