— Броники слева обойдешь, дым и огонь нас закроют. Вперед аккуратно подашь, по команде — короткая! А как выстрелим, сразу назад… Понял?!

Чуть успокоившийся мехвод бодро и чуть испуганно отозвался:

— Так точно, командир!

Но командир уже не слушал его — он разворачивал башню в сторону покуда неизвестного противника, намертво приникнув к прицелу. А справа от казенника утопил в плечо приклад спаренного ДТ немногословный ефрейтор… Белорус Саша Маневич давно уже загнал в казенник пушки осколочную гранату — и теперь вовсю готовился воевать.

Ведь у его семьи к белополякам был свой счет — в концлагере ляхов в свое время сгинул отец Александра… Маневич смахнул с брови набежавший со лба пот, напряженно целясь — но Малютин, бросив на заряжающего беглый взгляд, негромко приказал:

— Не спеши стрелять, пока я из пушки не пальну. Демаскируешь.

— Слушаюсь, товарищ лейтенант…

Время на войне меняет свой ход каким-то причудливым образом — бывает, что несколько часов затяжного боя проходят, словно десяток другой минут. А бывает, что и несколько секунд тянутся, словно целый час… Вот сколько времени потребовалось экипажу танка младшего лейтенанта Малютина, следующего головным в куцей колонне разведроты, пройти двести метров до перекрестка? Совсем немного — но кажется, что каждый из молодых танкистов (а ведь командир на деле не сильно старше подчиненных) успел воскресить перед внутренним взором образы своих родных, своего дома, девчонок, за которыми ухаживали…

И мысленно с ними проститься.

Но вот и горящие, чадящие броники, замершие на перекрестке; черный дым действительно скрыл бэтэшку от глаз врага — а когда та рывком выскочила вперед, лейтенант отчаянно взревел:

— Короткая!!!

Так же отчаянно волнующийся мехвод остановил танк — и сразу включил заднюю передачу едва слушающимися руками, готовый тотчас рвануть назад! Ничего более от себя зависящего он сейчас сделать не мог… Малютин же, не отнимая лица от перископического прицела, принялся лихорадочно искать врага.

Вот только дым от горящих бронеавтомобилей мешал найти цель и лейтенанту…

— В парке, между деревьями пушки!

Первым противника, как ни странно, заметил Маневич — и торопливо дал одну, вторую длинные очереди, рассеивающиеся на расстояние. Впрочем, может кого и зацепил… На расстоянии всего в пару сотен метров разглядел небольшие, приземистые серые пушечки и Малютин.

Пушечки, внешне столь похожие на советские противотанковые «сорокапятки»! Но никоим образом не напоминающие лейтенанту шведские «Бофорсы» с их причудливо изогнутыми щитами, что состоят на вооружении белополяков.

— Немцы…

Лейтенант на мгновение обмер, осознав, что принимает бой с «союзниками» — а вместе с тем и очень далеко идущие последствия этого шага! Но мгновение смятения было очень кратким — фрицы ведь первыми открыли огонь по советским воинам… Так что приникнув к панораме, лейтенант в считанные миллисекунды закончив доводку — и нажал на спуск.

— Выстрел!

Легкий осколочный снаряд калибра сорок пять миллиметров рванул метрах в пяти правее немецкой противотанковой пушки Pak-36 — но ведь разлет убойных осколков у него до пятнадцати метров… Так что досталось и батарейцам, и орудию — крупные осколки повредили откатник, ранили заряжающего и подносчика боеприпасов. А только и ждавший командирского выстрела мехвод тотчас газанул назад, пряча машину за разбитые броневики и густой, чадный дым!

Раздраженно зашипел на Дроздова Малютин, из-за резкого маневра врезавшийся лицом в панораму:

— Аккуратнее! Не картошку же везешь!

— Да я от снаряда уходил, командир!

Михаил не кривил душой: немцы опоздали всего на секунду с ответным выстрелом — болванка ушла в проулок, врезавшись в дерево, растущее на тротуаре; во все стороны брызнула щепа… Но крепкий, толстый в обхвате вяз устоял, не переломился.

Другой же бронебойный снаряд крепко встряхнул горящий броневик, прошив тонкую бортовую броню насквозь — но советским танкистам повезло! Болванка лишь тряхнула корму ударом сжатого воздуха… В ту же секунду из раскрытого заряжающим казенника вылетела дымящаяся гильза — полуавтоматика танковой «сорокапятки» работает лишь с бронебойными снарядами. Маневич заученно крикнул:

— Откат нормальный!

— Осколочный, Саша, осколочный!

— Есть осколочный!

Звонко лязгнул казенник, принимая очередной снаряд — и тут же командир легонько толкнул Дроздова в плечо:

— Миша, вперед!

— На смерть ведешь, командир…

Мгновенно состарившийся лет так на десять мехвод, белый от напряжения, все же легонько надавил на газ — покуда не услышал отрывистую команду:

— Короткая!

Еще спустя секунду грянул выстрел — причем на сей раз Малютин ударил точнее, вложив осколочно-фугасный снаряд прямо под вражеское орудие. Пушку подбросило в воздух — как и разорванные в лохмотья тела двух членов расчета… Но опытный командир немецкой батареи, угадав маневр советского танка, также приказал ударить осколочными. И прежде, чем Дроздов отогнал бы бэтэшку, разорвавшийся у переднего катка фугас повредил ходовую, заодно сорвав левую гусеницу…

Неподвижный танк — мертвый танк. Эту расхожую истину познали все воевавшие в Испании танкисты — но молодой летеха в Испании не воевал. Зато по уставу он не имел права покинуть боевую машину с исправным орудием — да ведь и не собирался Малютин ее покидать! Казенник «сорокапятки» лязгнул очередным досланным нарядом — а младший лейтенант принялся азартно наводить орудие на третью немецкую пушку…

И ведь он даже успел нажать на спуск!

Но одновременно с тем болванка вспорола кормовую броню бэтэшки — отчего мгновенно полыхнул бензиновый двигатель. Боевое отделение тотчас заполонил густой черный дым… А пришедший в себя младший лейтенант отрывисто закричал: