— Не надо… Я все. Уходи, а то вместе… Только дитя оставьте… И о моих позаботься… Обещай!

…- Товарищ комбриг! Товарищ комбриг, Чуфаров докладывает — разведрота обстреляна пулеметно-пушечным огнём немцев, в засаде потеряны два бронеавтомобиля. Также подбит танк младшего лейтенанта Малютина — ответным огнём уничтожены три немецких орудия. Наши потери — три убитых и четверо раненых. Немцы также понесли потери…

Закончив доклад, крепкий мужик лет пятидесяти в гимнастерке защитного цвета, с тремя шпалами в петлицах и желтенькой эмблемой в виде танка БТ-5, на мгновение замялся. Лицом командир, кстати, прям вот похож на актёра Александра Коршунова, сыгравшего майора Гаврилова в культовой «Брестской крепости»… Впрочем, мгновение смятения было кратким. Собравшись с мыслями, полковник (три шпалы!) обратился ко мне чуть менее официально — и при этом очень проникновенно:

— Что делать-то будем, Пётр Семёнович?

Точно ко мне? Однако обернувшись назад, я никого за спиной не увидел — только редкие, хорошо просматривающиеся посадки… Зато рассмотрел собственную форму — точно такую же гимнастерку защитного цвета и синие командирские бриджи. Любопытный факт — на рукаве имеется шеврон в виде одной золотой «галки». Ну точно, комбриг…

И это точно не я.

В одно мгновение голова взорвалась воспоминаниями последних минут жизни — разговор с братом, обсуждение «внезапного» нападения Германии на СССР в июне 1941-го, затем авария… Острая, жгучая боль в груди — и быстро заполняемая водой кабина «Паджерика».

А ещё растерянное лицо Валерки, когда я просил пообещать мне, что сохранит ребёнка… Не помню, правда, что он ответил.

Но это и не столь важно — куда важнее было просто осознать тот страшный факт, что я умер! Умер, твою-то налево!!!

А как же Настька с девчонками?!

Додумать я не успел — слово взял другой командир, плотный такой мужик с умными серыми глазами и глубокими складками, пролегшими от носа к губам. В петлицах также три шпалы — но на рукаве выше обшлага нашита красная звезда с серпом и молотом, единая для всех политработников.

Если не ошибаюсь, слово взял полковой комиссар, замерший справа от меня:

— Нужно срочно выходить на связь с немецким командованием. Очевидно, это ошибка — возможно, даже польская провокация…

— Какая, к хренам собачьим, провокация?!

Точно, не я. Голос совсем другой — резкий, громкий, можно сказать, поставленный командирские рев! Но что это? Рай, ад? Да не особо похоже… Чистилище? Хотя у православных никакого чистилища нет, а я ведь православный… Впрочем, особо размышлять над ситуацией я не стал — ибо слова про немцев и провокацию в контексте «недавнего» разговора о 22 июня 1941-го сработали мощнейшим триггером:

— Какая, я спрашиваю, провокация?! Немцами обстреляны советские военнослужащие — вы слышали, товарищ полковой комиссар?! Это война — и враг нанёс первый удар!!! И разведчики правильно сделали, что открыли ответный огонь!

Полковой комиссар осекся при моем крике — и весь аж поменялся в лице, налившись красным от негодования. А вот второй командир, полковник, судя по наметившейся на его лице довольной улыбке, мою реакцию одобряет. Но тут же в глазах его зажглись обеспокоенные огоньки:

— Со стороны немцев действует передовой отряд 1-й горнострелковой дивизии, механизированная группа численностью до двух батальонов. Наших силенок против них вроде и должно хватить — но как только немцы получат подкрепления, ситуация наверняка осложнится. Запросить ли поддержку у Шарабурко, подтянуть танки Ермолаева? И что тогда с поляками? Продолжаем переговоры?

Шарабурко… Что-то отдалённо знакомое — но хоть убей, не могу сразу вспомнить, когда про него слышал… И причем тут поляки? Разве что речь о польских партизанах? Правда, в 1941-м не было — точнее, пока нет! — ни боевых бригад гвардии Людовой, ни армии Крайовой. Но какие-то отдельные партизанские отряда из числа не сложивших оружие солдат и офицеров «Войска Польского» все ещё могут действовать в непосредственной близости к границе… Ну, вроде танкового аса Романа Орлика, подбившего в 39-м тринадцать германских панцеров!

— Да, переговоры однозначно вести, пусть помогают — враг-то у нас один! А вообще, нужно их переподчинить, чтобы действовать под единым командованием. Моим командованием…

— Так точно… Тогда передаю приказ комбату-1 о выдвижении к городу?

Словно в подтверждение слов озадаченного моим ответом полковника — не иначе это кто-то из замов или сам начштаба — где-то в стороне справа грохнули орудия, чьи выстрелы так похожи на раскаты грома… А потом ещё и ещё. Повернув голову от офицеров (хотя стоп — какие ещё в 1941-м офицеры-то, только командиры доблестной РККА!) я проследил взглядом по хорошей шоссейной дороге в сторону гремящих выстрелов… И разглядел впереди симпатичный такой издали город с высокими пятиэтажными домами и шпилями столь далёких отсюда церквей.

Довольно крупный на вид город! Общее впечатление портят лишь поднимающиеся над ним дымы…

Но стоит ли выдвигаться в его сторону? В 1941-м наши практически не сражались за города, предпочитая оставлять их, дабы не допустить окружения армейских частей. С другой стороны, могу биться об заклад — на марше по этому самому добротному шоссе нас в три счета раздолбает вражеская авиация… Я наконец-то проследил взглядом в обратную сторону, рассмотрев в непосредственной близи от нас лёгкий пулеметный броневик БА-20 — а следом за ним и съехавшие с дороги танки-«бэтэшки», подкатившие к самым деревьям. Ну так себе маскировка, конечно… Следы гусениц прекрасно отпечатались на земле — да и посадки, повторюсь, довольно редкие.