Так что у команды птицеловов снова будет еда. Они смогут продолжить цепляться за Жизнь, как цепляются за Стак, в глубине души подозревая, что должны разжать руки, погибнуть и вырваться отсюда, как птицы, которые улетают в море и уже не возвращаются на берег. И всё же сама конкурентная природа мальчишек заставляла каждого упрямо цепляться за жизнь, пока цепляются остальные: чтобы не быть первым, кто сдался. Кроме того, настала весна, а весна в каждом существе пробуждает надежду, от кромки воды до горного пика. Они пировали кайрами (жёсткими, как кожа, и солёными, как море) и их настроение невольно поднималось.

Кайры тоже радовались весне и едва ли замечали чью-то смерть – если только она не была их собственной или их птенцов. Оживились, конечно, и злобные черноспинные чайки, и орлы – любители ягнятины. И они тоже стукались где-то клювами со своей парой, которая даст им то, чего они больше всего желали: бессмертие в яйце.

– Спроси её, – сказал Куилл в пятидесятый раз. – Просто спроси её. – Но Мурдо не хотел его советов. Кроме того, он и так готовился спросить Джон, не станет ли она его милой, но подходящий момент никак не наступал.

Кеннет и Парламент взяли это дело в свои руки.

Однажды Джон первой возвратилась в Среднюю – там не было никого, не считая Кеннета, пролодырничавшего весь день. Кеннет схватил её за талию и заявил:

– Я с тобой займусь кой-чем, если больше никому неохота.

Она ударила его в ухо.

На самом деле Джон сочла ухаживания Кеннета настолько несоблазнительными, что на Парламенте предложила зашить его в белый мешок и вышвырнуть в море. Несмотря на большое число голосов за, Парламент решил, что мешком жертвовать нельзя.

Калум любезно заметил:

– И всё-таки Джон четырнадцать или около того; ей явно нужен муж.

– Вовсе не нужен. На что мне один из этих? – запротестовала она. – Я мальчик. Моя маменька так говорит, и меня это прекрасно устраивает.

– По правилам девочки не могут говорить на Парламенте, – совсем не помог ей Юан.

– Я думаю, по уму… – начал Лаклан, – надо нам опять проверить, правда ли она…

– Нет у тебя такого ума, о котором и упоминать бы стоило, мальчик, – сказал Донал Дон. Но Калум был прав: в свои четырнадцать Джон пребывала в брачном возрасте, и этот вопрос нельзя было откладывать вечно. Не должна ли она помолвиться хоть с кем-то, просто чтобы всё уладить, пока не начались проблемы?

Кеннет, видя, что испортил сам себе шансы, решил уменьшить шансы и соперникам. Найлл, по его словам, был такой маленький, а Джон такая большая, что мальчик «и забраться бы по ней не смог, не то что положить яйцо в корзинку!»

Юан (по словам Кеннета) уже состоял в браке с Богом.

Куилл (по словам Кеннета) давно положил глаз на ведьму Мурдину Галлоуэй.

Лаклан (по словам Кеннета) был такой bauchle, что его и маманя с папаней полюбить не смогли.

Между каждым оскорблением Фаррисс орал на Кеннета, или Дон вытягивал руку и отвешивал ему оплеуху, но Кеннет лишь глумился, что они хотят заграбастать Джон себе и что им должно быть стыдно – они ведь женатые люди и всякое такое.

Найлла, по правде говоря, разговоры о браке ужасали. Он едва мог упомнить, что к Джон теперь нужно обращаться как к девочке, и до сих пор сомневался, что она и впрямь женского пола. Лаклан выставил свою кандидатуру, из чистого благородства, но на лице у него было написано, что он даже мышьяк находит соблазнительнее женитьбы.

Насчёт Юана и Бога Кеннет не ошибся; Юану земная (или приземлённая) любовь была без надобности.

Что до Куиллиама, лихорадка окутала его парами тумана, словно дым. Она заставляла его кашлять и путала мысли. Он пытался сосредоточить внимание на парламентском обсуждении, чтобы много лет спустя пересказать его в истории, но ему пришлось бросить это дело – слишком оно было безнадёжное. Пускай Хранитель Воспоминаний запоминает: Найлл был куда наблюдательнее и точнее.

Джон тем временем сидела под пятном на стене пещеры, некогда бывшим праздничной короной. Она спрятала грубые красные руки под бёдра, и её раздирало от возмущения и волнения, что она находится в центре внимания. Время от времени она кидала взгляд в сторону Куилла и несмело улыбалась.

Мурдо смял свою шапку в ладонях и приблизился к Джон, сутулясь из-за низко нависающего потолка – смиренный поклонник во всех смыслах.

– Для меня было бы честью, мэм, – сказал он, отчего Кеннет немедленно покатился с хохота.

– Ты? Ты меня блудницей назвал и Иезавелью! – взвизгнула Джон и швырнула в Мурдо птичьей костью. Слова заскакали по пещере, и эхо ударило его по затылку: ему пришлось схватиться рукой за потолок, чтобы удержать равновесие. Джон, успокоившись, уселась обратно на своё место и прямо спросила Куилла, что думает он.

– Я думаю, что если когда-нибудь выберусь отсюда, то поеду в самое плоское в мире место, где нет ни пригорков, ни холмов, а торфа так много, что можно шесть раз вглубь копнуть, и зима длится два дня. И чтобы там были медведи. Хочу поглядеть на медведей. Если хочешь моего мнения – Мурдо отличный крепкий парень.