– Что-что? Упал на землю, и так семь раз, - радостно осклабившись, заявила я и добавила: - Не вздумайте вытаскивать кляп у него изо рта!

Жандармы молчаливо поклонились, усадили Алистера в свою коляску и вымелись со двора. Ну, наконец-то, кажется, теперь уж точно меня больше ничего не задерживает в этом месте. Не успели они повернуть за поворот, как до моих ушей донёсся могучий рёв:

– Демон! В мою падчерицу вселился самый настоящий демон! Да уберите вы от меня свои руки! Вы что, не слышите меня?

Не знаю, что для Алистера было бы предпочтительней – оказаться в тюрьме или в местной дурке, как его сын. Что ж, будем считать, что свой долг перед леди Кларой и Алинарой эти двое закрыли, а меня ждёт новая жизнь…

Глава 19

Кто сказал, что путешествие – это всегда замечательно? Что это новая обстановка, возможность расширить свой кругозор, новые знакомые и масса положительных впечатлений? С уверенностью могу сказать, что подобную глупость мог выдумать только тот человек, который наслаждался новыми впечатлениями исключительно из окон своего автомобиля, на худой конец – наблюдая за медленно проплывающими пейзажами и прихлёбывая горячий чаёк в купе поезда.

Одним словом, путешествие по дорогам Энландии в этот перечень не входило. И совершенно справедливо, как хотелось бы мне заметить! Сами дороги представляли из себя разной ширины и различной степени укатанности грунтовки с широкими канавами по обоим сторонам для того, чтобы в распутицу дорога не превращалась в совсем уж непролазную топь. Точнее говоря, она всё равно наверняка превращалась, но эти нехитрые канавки позволяли хотя бы передвигаться конному и сообщение между населёнными пунктами, хоть и сокращалось, но не замирало совсем уж окончательно. Погода снова не радовала, из свинцово-серого неба периодически накрапывал меленький противный дождик, заставлявший меня съёживаться в тепле кареты, а двух оставшихся ребят из сопровождения – плотнее кутаться в плащи.

Вот и сейчас карета достаточно медленно передвигалась по дороге, периодически меня потряхивало на колдобинах и ямах, и я тогда, сцепив зубы, предпочитала молчать, дабы не шокировать кучера своими эмоциональными высказываниями. Я то и дело косилась на небольшой металлический короб с горячими углями, служащий вместо портативной печурки – мне всё чудилось, что при следующем подскоке кареты на очередной колдобине короб перевернётся, устроив тут локальный армагеддон.

Стоит ли говорить, что я обрадовалась, когда Марк, наклонившись, крикнул мне, что впереди постоялый двор, где мы можем остаться на ночь. Более того, я довольно шустро и практически без посторонней помощи вывалилась из кареты, потирая бока. Постоялым двором дорогой супруг громко величал небольшую харчевню, стоящую на тракте, с несколькими номерами наверху для притязательных господ, обширной залой внизу для людей попроще и кухней, откуда доносились соблазнительные запахи. Пожалуй, сейчас я была готова съесть рыбу, которая мне за это время уже порядком поднадоела, и даже выпить местного напитка, напоминающего светлое пиво, которые аборигены называли лагером…

Впрочем, я буду пристрастна, если скажу, что к нам отнеслись недостаточно внимательно: не успела карета заехать во двор, а Марк спрыгнуть со своей лошади, как к нам подкатился шустрым лысым колобком сам хозяин этого заведения, держа фонарь высоко над головой, широко улыбаясь дорогим гостям и попутно причитая:

– Вечер вам наилучший, милорд! Вы, стало быть, опять к нам на постой? Очень, очень рады!

Из чего я сделала вывод, что мой супруг был искренен, когда утверждал, что достаточно спокойно относится к различного рода лишениям и часто путешествует по Родине. Рядом с хозяином тут же возникла крутобёдрая и пышногрудая девушка в миленьком белом фартучке с оборками и чепцом, из-под которого выглядывала роскошная русая коса, украшенная лентами. Девица до чрезвычайности походила на своего родителя (за исключением обширной лысины, разумеется), и также активно радовалась прибытию моего мужа.

Хм… в этот момент я решила, что достаточно постояла в углу, а потому с кряхтением дошагала до гостеприимно распахнутой двери и хмуро посмотрела на замерших хозяев:

– Ну, чего уставились, выпучив глаза, как удивлённые собачки? Свободен тот номер, в котором останавливается лорд Марк по обыкновению?

– А то как же, леди! – неуверенно ответил мужичок и на всякий случай слегка поклонился, метнув вопросительный взгляд в сторону замершего молчаливой горой моего супруга.

– Леди Рейн, моя жена, - с привычным высокомерием бросил тот и куртуазно подал мне руку, на что хозяин заведения широко заулыбался в противовес своей дочери, которая огорчительно отнеслась к изменениям в личной жизни моего милого мужа.

– Вот и славно, очень рада, - сообщила я и добавила: - Тогда горячей воды и поесть чего… если не трудно.

На это мужичок кивнул, мол, трудностей никаких нет, да и кухня у них самая что ни на есть разнообразная, они, мол, не зацикливаются на одной только национальной, потому как людишки к ним разные заезжать изволят… вот они и подстраиваются под вкусы потребителей и требования рынка.

Я же только подивилась и порадовалась столь дальновидному предпринимателю и повернулась к мужу, остановившемуся внизу и отдающему распоряжения относительно наших сопровождающих. Наверх я поднялась в сопровождении фыркающей надутой девицы, которая упорно косилась на меня и окидывала таким оценивающим взглядом, что я приподняла брови в удивлении. Неужто мой благоверный что-то обещал этому милому созданию? Нехорошо-то как! Будет очень прискорбно, если в каждой встреченной по пути харчевне у него окажется воздыхательница и почитательница красоты.

Комната тоже не поражала размерами и убранством, но выгодно отличалась от моей клетушки в Домерсете тем, что обладала определёнными благами цивилизации: откуда-то споро приволокли здоровенную лохань и шустро стали наполнять её горячей водой.

Так что я теперь имела возможность полулёжа умоститься в этой лохани и вздыхать от счастья, рассеянно думая о том, как мало всё же нужно человеку для счастья. Моё настроение тут же взлетело на несколько градусов вверх, я жизнерадостно зачерпывала из стоящей рядом деревянной плошки беловатую густую жижу мыльного корня и активно намыливала её на мягкую тряпочку.