Я слушал её как завороженный. История была простая, бытовая, но в ней чувствовалась целая жизнь, любовь и та самая преданность, которую я знал по Момо.

— Сильный характер, — улыбнулся я, кивая на фигурку.

— Характер?! — фыркнула Сато-сан. — Упрямство чистой воды! Но зато какое сердце! Ох, как он любил детей! Это было уже лет пять спустя. Мой сынишка был ещё совсем маленьким, так он на нём ездил как на пони, а тот терпел. Только фыркал громко, если слишком дергал его за уши.

Она взяла фигурку, бережно протерла пыль с морды. — После него я долго других собак не заводила, слишком больно терять. Но и без них очень грустно. Вот только после Хару я уже никого и не завела. Сначала муж, потом мой Хару. — Она снова посмотрела на спящего бульдога с нежностью. — И вот появились Вы, Канэко-сан, а через Вас и снова собака дома. А теперь еще и внук снова есть в моей жизни. Когда думаешь, что жизнь подходит к концу, она внезапно начинает налаживаться, снова хочется жить.

Она улыбалась, но по морщинистым щекам снова катились слёзы. Момо, словно почувствовав свою необходимость, резко встала и подошла к старушке. Та с умилением стала гладить её по голове.

Успокоившись, она убрала фигурку обратно в комод, и повернулась ко мне.

— Так вот, о чем я. Завтра жду внука в гости. Он обещал приехать, навестить бабулю. — Она посмотрела на меня, и в ее взгляде читалась бесконечная признательность. — Приходите все вместе, и ты, и Момо. А он поможет тебе переехать, я уже об этом договорилась. — Она лукаво улыбнулась. Он хороший парень, и сердце у него доброе, как и у его отца. — Она подчеркнула последнюю фразу, и ее взгляд на мгновение стал размытым, очевидно на неё снова нахлынули воспоминания.

«И руки у него золотые,» — про себя добавил я, вспоминая наш совместный труд на складе. — «Жалко только растут оттуда, откуда и ноги».

Я с трудом сохранил спокойное выражение лица, лишь кивнул, доедая последний кусочек овощей.

— Конечно, Сато-сан. Спасибо огромное. И за Момо, и за ужин, и за помощь. И за историю про Цубасу. — Я встал и поклонился.

Моя благодарность была искренней, и сильно выходящей за рамки простой вежливости. Этот вечер, эта простая история о любви и упрямстве давно умершей собаки, теплый свет лампы над столом — все это было глотком чего-то настоящего, чистого, в противовес офисным интригам в Vallen.

— Пустяки, совершенные пустяки, — заулыбалась старушка, собирая пустые тарелки. — Главное, чтобы все были сыты и довольны. А завтра соберемся, перевезем ваши пожитки в новый дом. Будущее должно быть светлым. — Она сказала это с такой простой уверенностью, будто это был незыблемый закон мироздания.

Дремавшая Момо, почуяв движение, лениво открыла один глаз, зевнула и потянулась. Я осторожно завернул ее в одеяльце, которое Сато-сан любезно протянула. Момо слабо буркнула, утыкаясь теплой мордой в складки ткани.

— Пора, солнышко, идем пока домой, — прошептал я, беря её на руки. — Спасибо еще раз, Сато-сан, — произнёс я снова уже у двери, чувствуя, как уют этого дома обволакивает меня. Момо сладко посапывала у меня на руках, её бочка ритмично поднимались и опускались. Старушка помахала мне рукой, её силуэт в свете дверного проема казался таким маленьким, но невероятно стойким.

— Спокойной ночи, Канэко-сан. Спокойной ночи, Момо-кун. Завтра увидимся. — И в ее глазах, когда она посмотрела на меня, держащего собаку, была та же нежность, с которой она говорила о фарфоровом Цубасе.

Утро встретило нас прохладой и кристальной прозрачностью. Воздух, еще не прогретый солнцем, пах влажной землей, свежескошенной где-то вдалеке травой и едва уловимыми нотами цветущих клумб. Я натянул легкую куртку, Момо бежала рядом, а её пижамка, которую я так и не осмелился снять с неё вчера, да и она сама была не против, выглядела немного нелепо на фоне раннего утра, но совершенно не смущала собаку.

Мы шли неспеша нашей обычной, привычной дорогой. Солнце, только что выкатившееся из-за крыш, бросало длинные, резкие тени. Каждая тропинка, каждый поворот парка был выжжен в моей памяти. Но сегодня все выглядело несколько иначе.

«Вот здесь, у этого старого клена с корнями, вылезающими на тропу, она впервые увидела белку и чуть не вывихнула мне руку, рванувшись за ней», — мысленно отметил я, глядя на дерево.

Момо, как будто услышав мои мысли, подошла к корням, обнюхала знакомое место и села, уставившись куда-то наверх в густую листву. Может, надеялась снова увидеть беличий хвост?

— А вот эта скамейка, — я коснулся рукой прохладной деревянной спинки. — Здесь мы сидели в тот день с Фудзиварой, а ты просто жевала найденную шишку и сопела.