Утром после завтрака мы отправились в путь, я не обращала внимания ни на тишину за столом, ни на обиженный вид командира, ни на тревожные взгляды Витора. В таком состоянии пробыла весь день, и только к вечеру заметила, что, кроме шести оставшихся человек из охраны нашего кортежа, с Витором поехали еще четверо воинов, охранявших его поместье.

– Джулиана, что случилось? – решился спросить он поздно вечером.

Я взглянула на его взволнованное лицо.

– Ничего не случилось, - равнодушно ответила ему. – Да и что здесь могло случиться?

– То есть, что-то произошло там, в Вашем мире? – не отступал он.

Честно говоря, меня удивил его вопрос, я внимательнее вгляделась в его глаза, не решаясь ответить. Мы находились на виду, но достаточно далеко от всех, чтобы нас могли слышать. Может, потому, что взгляд Витора был решителен, и я видела, что он не отступится, пока не добьется ответа от меня, а, может, мне необходимо было кому-то рассказать о своем сне, чтобы уменьшить тяжесть, которая постоянно давила на меня, но ответила я честно:

– Я умерла там, даже видела собственные похороны.

Он напряженно смотрел на меня, не пытаясь скрыть, что мои слова потрясли его.

– Здесь я буду защищать Вас, Джулиана! И не повторю прежних ошибок! Верьте мне! – наконец, произнес Витор взволнованным голосом.

– Спасибо! – невольно улыбнулась я, видя его горячность.

А ведь мне, действительно, стало легче! Вроде, ничего особенного он не сказал, а ощущение было такое, как будто я долго мерзла, и вот мне на плечи накинули плащ, сразу стало тепло и уютно. Я поверила в его искренность.

До границы мы доехали спокойно, никто больше не решился напасть на наш кортеж, в этом, несомненно, была заслуга Витора: его здесь знали и боялись. И Лайон Маккон, и остальные хорошо понимали это. А на границе нас встретили воины Картара, которые сопровождали кортеж в течение трех дней до самой столицы, хотя опасности больше не было, а люди Витора вернулись назад.

Командиром у картарцев был рыцарь Урбан, который оказался знакомым Витора, они тепло поприветствовали друг друга. Лайон вел себя оскорбительно сдержанно, кажется, он не знал, как отнестись к тому, что сопровождать принцессу! король прислал человека с таким низким титулом, чуть ли ни простолюдина.

Урбан спокойно отнесся к реакции графа Маккона, но чуть позже, как только Лайон попытался командовать, Урбан, не стесняясь, безапелляционно заявил:

– Ваше Сиятельство, - с нескрываемой издевкой в голосе обратился он к графу. – Хочу напомнить, что Вы находитесь на чужой территории. Поэтому здесь абсолютно все воины должны подчиняться приказам командира!

Урбан замолчал, не договорив, но всем было понятно, что он имел в виду отнюдь не Лайона. Я с любопытством наблюдала, как Витор не вмешивался в противостояние Урбана и Лайона, поглядывая на них со стороны.

– Вы знакомы с рыцарем Урбаном? – поинтересовалась я у Витора.

– Да, мы вместе с ним участвовали в небольшой заварушке, - охотно ответил он, широко улыбнувшись.

– Я заметила, что Вы относитесь к нему с симпатией, - сказала я.

– Ему, в отличие от некоторых, - Витор мельком взглянул на Лайона, - я могу доверять.

Я кивнула, удовлетворенная его ответом.

– Джулиана, я не ошибусь, если предположу, что Ваши симпатии тоже на стороне простого рыцаря? – продолжил разговор Витор.

– Вы не ошиблись, - подтвердила я.

– Но Вы же совсем не знаете его, - заметил граф.

– Зато я неплохо узнала, на что способен граф Маккон, - без улыбки ответила ему.

Думаю, что отряд воинов во главе с Урбаном был прислан королем для солидности и обозначения статуса сопровождаемых лиц, потому что передвигаться по территории Картара оказалось совсем безопасно, особенно это было заметно по тому, как вели себя наши воины. Напряжение, в котором они пребывали длительное время, спало, они расслабились и даже повеселели, за исключением Лайона Маккона.

Он все время хмурился, и дело было не только в Урбане, хотя тот его здорово раздражал. Граф старательно делал вид, что не обращает на меня внимания, но когда я не смотрела на него, то постоянно чувствовала на себе его колючий взгляд. Кажется, он затаил на меня обиду, и беспокоило то, что я не знала, чего от него можно теперь ожидать.

Поведение Гертруды тоже изменилось. После того, как Витор недвусмысленно предупредил ее и фрейлину, запретив им оскорблять меня, она притихла, не позволяя себе никаких бестактных выпадов в мой адрес, лишь ее полные ненависти глаза красноречиво говорили о том, что она ничего не забыла.