Когда, обогнув мыс, я увидел стоящее во льдах маленькое черное суденышко, развернувшее свой нос к Северному полюсу, у меня тревожно забилось сердце от нехорошего предчувствия, только вот пути назад у нас уже не было. И предчувствия меня не подвели.

День прибытия на «Линкольн» выдался суетным и трудным. Нас встретил капитан судна по фамилии Берроуз и весь экипаж в полном составе, однако увидев плачевное состояние Ричарда, особых вопросов никто мне не задавал. Я с ходу попросил найти мне врача, а когда выяснилось, что его на судне нет, то я потребовал предоставить мне доступ к медицинским инструментам и медикаментам, а также попросил помочь подготовить больного к срочной операции. Ну а потом я работал, не смотря на смертельную усталость и обмороженные руки. Оперировал я почти три часа, а когда закончил, то попросту вырубился, присев на кушетку в кают-компании и мгновенно заснув. За всей этой суетой, я совсем упустил из вида своего инуита.

Еще до прибытия на корабль, я попросил Тупуна не заходя на судно и немедленно, пока стоит хорошая погода выйти в сторону зимовья русской экспедиции с моим письмом. Тупун так и сделал, только я не учел того, что «немедленно» в моем понимании и в понимании инуита разные промежутки времени. Вышел Тупун в путь только через несколько часов, а до этого успел посетить небольшое стойбище канадских эскимосов, что обосновались недалеко от корабля. Это были те самые инуиты, которых экспедиция Соверса наняла для прокладки маршрута на мыс Колумбия и обустройства там временного лагеря, и которым за время зимовки знатно досталось от покойного начальника экспедиции.

Пока я оперировал Ричарда, в маленьком стойбище вовсю набирал обороты праздник и чествование героя! Не меня, если кто не понял, а Тупуна. Того самого охотника, который отомстил за духов, и убил злого белого человека! Что же, на корабль он не заходил, с американцами не общался, а про инуитов я ему ничего не говорил, так что обещание инуит выполнил. Только вот другие инуиты ничего мне не обещали!

О смерти Рона Соверса и обстоятельствах его гибели американцы узнали к утру. Разбудили меня совсем даже не вежливо, и уже через несколько минут, заспанный и ничего толком не соображающий я сидел перед кипящим от праведного гнева капитаном.

Берроуз допрашивал меня почти целый день. В малейших подробностях я рассказал ему о ходе русской экспедиции, обнаружении лагеря Соверса и последовавших за этим событиях. Я ничего не скрывал, ибо в этом попросту отпала всякая нужда, но мне не поверили. Доказательств нашей вины у капитана было более чем достаточно, а вот я ничего в свою защиту кроме своих слов привести не мог.

Дневник Мэйсона остался у Арсения, свои нарты мы утопили в полынье, Тупун сбежал, зато мы пришли на корабль на нартах американцев, пробитых пулями, с имуществом их экспедиции и по показаниям канадских инуитов, мой эскимос всем и каждому рассказал, что лично зарезал Рона Соверса…

Меня заперли в трюме, а в погоню за Тупуном американцы срочно снарядили отряд. Не догнали… И правда, как им было тягаться с коренным эскимосом в родной для него стихии?

Следующие три месяца вначале я один, а потом в компании с выздоровевшим Ричардом мы провели в тесной коморке плотника в трюме на американском корабле. Капитан арестовал преступников для передачи их властям. «Единорог» за нами так и не пришел…

Уже по прибытии в Нью Йорк, нас передали полиции, после чего мы оба и оказались в этом участке. Еще три недели я познавал все прелести того, что значит быть подследственным в Америке конца девятнадцатого века.

Нас бросили в тесную, битком забитую людьми камеру, и казалось попросту про нас забыли. Возмущаться и требовать русского консула или адвоката было бессмысленно, много раз я получал деревянной дубинкой от того же сержанта Конора, когда пытался качать права. В итоге у Ричарда открылась рана, и он снова слег.

Ситуация изменилась только неделю назад, когда совершенно неожиданно, нас, уже потерявших всякую надежду вытащили из общей камеры и разделили. Ричарда увезли в больницу, а я получил отдельное жильё. Объяснение таких изменений в нашей судьбе оказалось простым — во всех газетах Нью Йорка вышли статьи о покорении русскими Северного полюса! И завертелось! Нашелся консул, взяв все расходы по содержанию и моей защите на себя, два адвоката начали посещать меня ежедневно, готовя документы для того, чтобы меня выпустили под залог, а отношение полицейских стало предельно уважительным. Завтра суд, и надеюсь моё почти четырехмесячное заключение закончится!

Серое утро пробиралось сквозь решётки на узких окнах моей камеры, и тусклый свет едва касался мокрых, заплесневелых стен. Камера напоминала могилу — сырая, глухая, пропитанная запахом плесени, нечистот и страха. Здесь не было времени, только день, похожий на ночь, и ночь, неотличимая от дня. Над головой привычно скрипели тяжёлые балки, полицейский участок ни когда не пустовал, а под ногами — глиняный пол, вспухший от подземных вод. Вместо матраса у меня прогнивший тюфяк, в котором полно вшей. К этим постоянным спутникам арестантов, как и к бегающим по камере крысам, я уже привык. Почесав покусанное насекомыми тело, я откинул в сторону одеяло и потягиваясь сел на нарах. Блин, как же это классно, спать вытянувшись в полный рост, даже в этом мрачном склепе! В прошлой моей камере таких условий не было. Как вспомню, так вздрогну!

Когда месяц назад нас с Ричардом привели и запихнули в тесную камеру, там уже сидело восемь человек, несмотря на то, что нар было всего четыре. Мы с моим подельником соответственно стали девятым и десятым обитателями этой следственной камеры. Спать приходилось сидя, прижав колени к груди, чтобы хоть как-то согреться.

Подследственные — и мальчишка карманник, и пожилые бродяги, и несколько молчаливых и мрачных убийц из Нью-Йоркских банд — ютились тут плечом к плечу, словно пассажиры переполненного плацкартного вагона. Их вина не была ещё доказана, но наказание уже началось, потому что к подследственным тут отношение точно такое же, как и к осужденным преступникам. Впрочем, не виновных тут не было по определению, если человек попадал сюда даже случайно, у него было мало шансов в скором времени увидеть свободу. Так что разницы не было, можно сказать, что к нам относились даже хуже, чем к зекам. И наказания за нарушения режима содержания, к ним применялись те же самые, что и к осужденным.