Этот автобиографический импульс также можно встретить у ряда современников Гэддиса. В его автопортретах есть что-то от эгоизма Мейлера, эгоцентризма Керуака, сдержанности Рота и игривости Барта. Но в случае Гэддиса импульс, возможно, связан со смыслом строк Роберта Браунинга, которые он записал в своем номере журнала Conjunctions 1983 года, где вышло интервью с его другом Уильямом Гэссом: «Мое ремесло — не знаю, не уверен / Но что-то в нем да было, несмотря на трюки! / Я правда хочу осветить мой собственный ум» [18] .

В 80-е и 90-е репутация Гэддиса в среде критиков росла по мере того, как выходили книги и статьи по его романам, а сами романы печатались на других языках. В 1994-м Гэддис получил свою вторую Национальную книжную премию за «Его забаву», заслужил несколько престижных грантов и наград — например, был заслуженным автором штата Нью-Йорк с 1993-го по 1995-й, — и под конец жизни приобрел особое уважение в Германии после выхода четырех романов на немецком. Болезнь не позволила ему посетить Германию в последний раз, и он провел оставшиеся годы за написанием «Агонии агапе», опубликованной посмертно. Уильям Гэддис умер 16 декабря 1998 года, за две недели до своего семьдесят шестого дня рождения.

Характер и охват читательских интересов Гэддиса вызывали необычайно много домыслов, особенно среди рецензентов и критиков, стремившихся установить «источники влияний», чтобы разложить его работы по литературному спектру. Из-за аллюзий, цитат и энциклопедического разброса знаний в романах фраза из рецензии Синтии Озик, гласящая, что «Мистер Гэддис знает почти все» [19] вторила критикам, предполагавшим, что он читал все. Например, Тони Таннер уверенно заявлял: «Очевидно, Гэддис читал Джойса (кто его не читал?)» [20] , — но Джойс как раз самый яркий пример автора, не оказавшего влияния на Гэддиса. Точно так же Фредерик Карл отмечает гэддисовскую «обширную начитанность и знание религиозной литературы, церковных отцов и историков, произведений на латыни, церковных теологов, усвоенных настолько, что получается переварить их в пародийных целях» [21] , хотя почти все религиозные отсылки в «Распознаваниях» взяты из дюжины довольно распространенных вторичных источников. Делмор Шварц был ближе к истине, когда писал подруге и редактору Гэддиса, Катарине Карвер: «Он больше знает о снотворном, чем о церкви, даже несмотря на все аллюзии» [22] . Это не принижение неоспоримого образования Гэддиса: очевидно, он был необычайно начитан и тщательно изучал источники, и заявления о его энциклопедических знаниях только свидетельствуют о мастерстве автора. Подобно большинству писателей, наиболее открыто Гэддис показал источники вдохновения в первом романе; в «Джей Ар» он уже набил руку, и все «источники» спрятались в огромном механизме произведения. (Вместо этого он сам начал влиять на других, о чем я расскажу в завершающей главе.) В 1980-е он попал под влияние классической юридической литературы, а в 1990-х настолько вдохновился романами Томаса Бернхарда, что смоделировал по ним последний роман, — адаптировав их особенности под свой стиль.

В конечном счете для разговора об отношениях Гэддиса с литературными предшественниками и современниками больше подходит, пожалуй, слово «родство», чем «влияние». «Мне кажется, писатели работают с собственной энергией, исходя из собственных замыслов, — сказал он в интервью 1986 года и даже добавил, — не думаю, что на нас кто-то оказывает влияние» [23] . Тем не менее на навязчивый вопрос о влияниях критики давали так много ошибочных ответов, что представляется необходимым краткий обзор списка чтения Гэддиса [24] .

Основной специальностью Гэддиса в Гарварде была английская литература, и он считал программу крепкой и традиционной. Как он сказал Мириам Беркли: «Мы читали Чосера, мы читали Драйдена и так далее, елизаветинскую драму, комедию реставрации — все то, что предлагает хорошее образование в этой сфере. И совсем немного нынешнего. Я имею в виду, это было еще до курсов литературного мастерства, обсуждения современных романов и так далее. Это было более… не могу сказать „классическим образованием“, потому что „классическое“ скорее относится к греческому или латинскому искусству, но это было старомодно, чему я очень рад, я в восторге. Всегда был этим доволен».

В числе прочего он учился у Альберта Герара, посещал лекции Ф. О. Маттиссена о греческой драме и изучал Чосера у Теодора Спенсера. Он читал спенсеровское издание «Героя Стивена» Джойса, но не впечатлился и не брался за остальные работы Джойса. Тем не менее из всех предполагаемых источников влияния Джойса называют чаще всего. Первое же научное эссе по «Распознаваниям» — подробная демонстрация, сколько книга позаимствовала у «Улисса», причем «в таких крошечных деталях», как позже шутил Гэддис, «что я усомнился в своих воспоминаниях о том, что никогда не читал „Улисса“» [25] . И по сей день влияние Джойса предполагают многие, несмотря на несколько опубликованных опровержений самого Гэддиса. В 1975 году он с понятным нетерпением дал следующий выразительный ответ исследовательнице Джойса Грейс Экли:

Здесь наиболее значимые имена — Элиот и Достоевский; никто из гэддисовских рецензентов не сказал, что «Распознавания» — это «Бесплодная земля», переписанная Достоевским (с дополнительными диалогами от Рональда Фирбенка), хоть это было бы точнее, нежели рассуждать, подобно многим, о параллелях с «Улиссом». Мало того что в гэддисовских романах десятки «строк, целиком взятых у Элиота», но и сами «Распознавания» можно читать как эпичную проповедь на основе «Бесплодной земли». В романе используются те же техники отсылок, аллюзий, коллажа, множественных перспектив и взаимопротиворечащих голосов; те же образы огня и воды из религии и мифов — иногда из тех же книг; и оба произведения основаны на том же художественном, моральном и религиозном менталитете. «Джей Ар» уже не такой элиотовский, как дебютный роман, но и в нем есть цитаты из «Любовной песни Дж. Альфреда Пруфрока», «Истерии», «Бесплодной земли» и «Суини-Агониста» — все они звучат разными голосами. «Четыре квартета» — настолько важны для религиозной ауры «Распознаваний», что на ранней стадии Гэддис планировал вплести в текст все строки поэмы, — заметны своим отсутствием в безбожном мире «Джей Ар» и почти невидимы в безнадежном мире «Плотницкой готики». Аллюзии на «Четыре квартета» и остальные поэмы Элиота возвращаются в «Его забаве», где судья Криз (представляющий самого Гэддиса) называет Элиота «нашим лучшим поэтом века» [26] , а ближе к концу финальной и наиболее личной книги Гэддиса — последнего «набега на невыразимость / с негодными средствами, которые иссякают» [27] (один из самых любимых куплетов Гэддиса из «Ист-Коукера»), — рассказчик отвергает пассивный опыт прослушивания оркестра в пользу активного опыта участия в нем: «Чувства оглушает элиотовская „музыка, слышимая столь глубоко, / Что ее не слышно: пока она длится, / Вы сами — музыка“» [28] , — из заключения «Драй Селвэджес», третьей части «Четырех квартетов».