Среди писателей-романистов Достоевский для Гэддиса вне конкуренции [29] . «Как написать нам / Русский роман в Америке? / Когда жизнь так хороша?» — вопрошал Роберт Фрост с нехарактерной ему недалекостью в поэме «Нью-Гэмпшир» (1923), написанной, когда Гэддис появился на свет. В 1950-х жизнь казалась настолько ужасной, что появились «Распознавания» — наиболее «русский роман» в американской литературе. Любовь Гэддиса к русской литературе девятнадцатого века четко просматривается в романах, письмах и нескольких лекциях, полных отсылок к произведениям Достоевского, Толстого (его пьесам и прозе), Гоголя, Тургенева, Горького, Гончарова и Чехова. Гэддис разделяет с ними не только метафизические воззрения и порой причудливое чувство юмора (особенно с гоголевскими «Мертвыми душами»), но и их националистические порывы. Уильям Гэсс рассказывал о речи Гэддиса в Литве в конце 1985-го, когда писатель заявил, что «у него и ранних русских романистов одна и та же цель, и он пытается сохранить свое видение приемлемой страны так же, как они пытались искупить свои» [30] .

Позже Гэддис оставит в прошлом этот миссионерский дух, решив, что его стране уже не помочь, но любовь к русской литературе никуда не денется. «Агония агапе» особенно изобилует отсылками к Пушкину, Достоевскому, Толстому и Тургеневу. Более того, в каждом романе он стремился к, по словам Эдварда Васиолека, «возможно, самому отличительному свойству русской прозы — показывать крайние, но логически возможные пределы человеческого характера» [31] .

Среди западноевропейских писателей, если вкратце, на него повлияла древнегреческая драма, Данте, «Жюстина» де Сада, «Фауст» и «Страдания юного Вертера» Гёте, Новалис, «Одно лето в аду» Рембо, отчасти Ибсен, «Дуинские элегии» Рильке, «Лунатики» Броха, «И он спрятал себя» Силоне. Пьеса «Обнаженные одеваются» Пиранделло вдохновила его на образ Эсме из «Распознаваний», но во влиянии «Фальшивомонетчиков» Жида на его роман о фальшивках сам Гэддис сомневался, хотя и читал их в молодости. И наоборот, судя по письмам, уже в начале карьеры он читал и уважал Флобера и чувствовал все большую близость к нему по мере взросления. В «Джей Ар» упоминается «Замок» Кафки, и однажды Гэддис признался, что, впервые прочитав Кафку в двадцать лет, был настолько заворожен его умениями, что «сел и написал очень плохого Кафку, хотя тогда и считал это хорошим Кафкой» [32] . Он никогда не читал Манна или Роб-Грийе (несмотря на найденные параллели), не читал огромный роман Пруста дальше «увертюры», но читал «Холостяков» Монтерлана и, видимо, трилогию «Девушки». Гэддис следил за центральноевропейскими авторами, а из произведений авторов стран третьего мира высоко отзывался о «Пальмовом пьянаре» Амоса Тутуолы и цитировал «Подражателей» В. С. Найпола в «Плотницкой готике».

Значимых для него британских писателей намного больше, от «Видения о Петре Пахаре» Ленгленда и средневековой страстной пьесы «Сошествие в ад» до наследия Шекспира (его любимая пьеса — «Как вам это понравится») и остальных елизаветинских драматургов, Донна, сатириков эпохи Реставрации и Августинской, важных викторианцев, а также ряда писателей двадцатого века. Э. М. Форстер и Ивлин Во, отмеченные в письме к Экли, дают о себе знать в ядовитой социальной критике и использовании зарубежных иностранных языков в его первом романе; похоже, он читал и ценил многие вещи этих писателей (особенно «Аспекты романа» Форстера — писавшийся всю жизнь труд, который цитируется в «Его забаве»). «У Во я научился экономности, — рассказывал Гэддис в интервью для Пола Ингендая, — что звучит очень странно от человека вроде меня, написавшего 900-страничный роман». Имя Фредерика Рольфа столь же удивительно, сколь малоизвестно, но в уникальных текстах этого самопровозглашенного барона Корво можно отыскать предпосылки злобной сатиры, высокомерного элитаризма и диковинной эрудиции, которыми изобилуют «Распознавания». Куда очевиднее влияние работ Рональда Фирбенка, чьи несравненные романы переживали возрождение, когда Гэддис работал над своим первым. Из этих остроумных, эпатажных работ Гэддис мог научиться диалогам с эллипсисами — особенно для эффектов, обычно получаемых в традиционной авторской речи, — и, возможно, глумиться над католицизмом. (Гэддис, вероятно, учился и у других мастеров разговорного романа, особенно у раннего Во и позднего Генри Грина, но пример Фирбенка наиболее очевиден.) Среди других британских писателей, упоминаемых в работах Гэддиса: Шарлотта Бронте (чья «Джейн Эйр» попала в «Плотницкую готику» в последний момент, заменяя «Потерянный горизонт» Джеймса Хилтона, — правообладатели не позволили Гэддису его цитировать), «Едгин» и «Путь всея плоти» Батлера, много Конрада, кое-что из Уайльда и Киплинга, «Южный ветер» Нормана Дугласа, публицистика Джорджа Борроу, классические работы об Аравии Ч. М. Даути и Т. Э. Лоуренса, кое-что из Хаксли и Моэма, много Роберта Грейвса и «Одиночество бегуна на длинные дистанции» Силлитоу. Из поэтов после Элиота наиболее часто цитировались Браунинг, Теннисон и Йейтс.

Гэддис поздно прочитал «У подножия вулкана» (1947) Малькольма Лаури — британский роман, больше всего напоминающий «Распознавания», ранее «посчитав его одновременно слишком близким и слишком далеким для того, чего, как я думал, я пытался достичь», как он написал Дэвиду Марксону («Письма»). Зато Лаури прочитал роман Гэддиса по совету Марксона и в письме, написанном ему незадолго до своей смерти, похвалил «Распознавания» как «настоящую Канченджангу — вы знаете, о какой горе идет речь, — в мире книг, и восхождение на любой ее участок вряд ли можно совершить безопасно без помощи, мне кажется, и Тенцинга, и Алистера Кроули» [33] .

Несмотря на свой багаж знаний в британской и европейской литературе, Гэддис прежде всего был американским писателем и работал с традиционными американскими темами. Особо выделяются две. Первая — тема неудачи, настолько распространенная, что ее можно упустить, как писал он сам, «только если проглядеть основной корпус произведений американских романистов, бившихся над горькой истиной конфликта и неудачи в американской жизни…» [34] . В список книг для его курса «Литература неудачи» в Барде входили такие книги, как «Через сто лет» Беллами, «Сестра Кэрри» и «Американская трагедия» Драйзера, «Джунгли» Синклера, «Бэббитт» Льюиса, «Стяжайте, стяжайте» Фроста, «Смерть коммивояжера» Миллера, «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и более современные романы: «Как Бог на душу положит» Джоан Дидион, «Дневник безумной домохозяйки» Сью Кауфман и «Записки поклонника» Фредерика Эксли [35] . Тема неудачи — одна из двух наиболее важных в «Джей Ар» (в последней строке романа их обе формулирует сам Джей Ар: «успех и типа свободное предпринимательство») и общий знаменатель всех трудов Гэддиса.

Механизм, с помощью которого Гэддис доносит эту тему, связывает его с еще одной литературной традицией, шутливо прозванной Д. Г. Лоуренсом «великим американским ворчанием» [36] . «Большая часть нашей прозы, — заявлял Гэддис в речи 1986 года, уже дольше целого века все сильнее подпитывается гневом или как минимум негодованием. Весьма любопытно, что это часто сочетается и даже прорастает из неизбывно наивного представления писателя, что, привлекая внимание к неравенству и издевательству, лицемерию и откровенному мошенничеству, самообману и саморазрушительной политике, их незамедлительно исправит благодарная публика; но это государство — просто коллективный вымысел и благодарность — не самый главный его атрибут».

Назидательная и в то же время едкая сатира — американская традиция, восходящая к первому большому роману в американской литературе, книге Хью Генри Брекенриджа «Современное рыцарство» (1792–1815). Скорее всего, об этом произведении Гэддис не знал, но он знал творчество других отличных американских сатириков: Готорна (предполагалось, что он читал «Алую букву» и «Счастливый дол», но не «Мраморного фавна»), Мелвилла («Моби Дик», «Писец Бартлби», «Пьер» — по крайней мере, сколько выдержал — и «Билли Бадд», но так и не закончил «Маскарад»), кое-что из Эмерсона (в основном из чужих уст), «Уолден» Торо [37] , «Мэгги» и рассказы Крейна, «Мактиг» Норриса, Натаниэля Уэста, Каммингса и — из современников — Хеллера, раннего Берроуза и позднего Элкина. Главенствующим же сатириком считается Марк Твен, чьи работы Гэддис хорошо знал, как прозу, так и публицистику. Гэддис считал Твена «истинным писателем, если честно, и в своем творчестве, и в своей непреклонности, и в мрачных последних днях, и как человека, и во всей его карьере», — и часто хорошо отзывался о нем в своих интервью [38] . Как и Твен, Гэддис в первую очередь считал себя автором комедийи, подобно предшественнику, в последние годы становился все озлобленнее и нелюдимее.

Среди других американских писателей, почитаемых Гэддисом, но не обязательно относящихся к лоуренсовским ворчунам: Джуна Барнс (как ее рассказы, так и «Ночной лес»), Фолкнер (как Гэддис признался, только «Шум и ярость» и пара рассказов) и, как у любого писателя его поколения, — Хемингуэй. Похоже, его не интересовали романы тех современников, с кем его чаще всего ассоциируют (хотя он общался со множеством из них), — Джон Барт, Дональд Бартелми, Роберт Кувер, Дон Делилло (хоть ему и понравились «Весы»), Джон Хоукс, Дэвид Марксон, Кормак Маккарти, Джозеф Макэлрой, Томас Пинчон, Гилберт Соррентино, Курт Воннегут, но большинство из них восторгались его творчеством. Уильям Гэсс — исключение, им Гэддис восхищался как в личном, так и в профессиональном плане. Вместо книг, похожих на его, он больше предпочитал романы стандартной формы — возможно, потому, что, в отличие от критиков, считал свои работы более традиционными. Он так и не дочитал «Лолиту» и «Торговца дурманом» (из-за претензий к стилистике), но делал отсылки в творчестве к первым романам Капоте и Стайрона, рекомендовал работы таких писателей, как Синтия Бьюкенен, Джой Уильямс, Джеймс Сэлтер, Фернанда Эберштадт и Стивен Райт. Романы Сола Беллоу были в списках его долгосрочных фаворитов, а работа «Чаще умирают от разбитого сердца» (More Die of Heartbreak, 1987) сподвигла Гэддиса на первую книжную рецензию со времен «Лампуна». В общем, он скорее предпочел бы роман типа «Ярких огней, большого города» Джея Макинерни (который назвал «очень смешным»), чем требовательные романы типа тех, что писал сам. Для завершения разговора стоит процитировать ответ Гэддиса на вопрос о своем возможном влиянии на Пинчона: «Я мало читал Пинчона, чтобы рассуждать о его творчестве или о моем „влиянии“ (рискованное слово) на него, хотя, как я понял, он так не считает — и кто знает, читал ли он меня до „V.“? Всегда опасная тема» («Письма»).