Я выглянул в окно и действительно увидел свою Машеньку в окружении женщин. Она была уже в свадебном наряде — белом сарафане с вышивкой, с венком из полевых цветов на голове. Даже издалека было видно, как она прекрасна.

После обеда начался сам обряд. Нас благословили родители Маши — её отец — Фома, чинно передал мне руку дочери, а мать — Пелагея, всё утирала слёзы кружевным платочком.

Потом был обряд смены прически невесты — девичью косу Маши расплели и заплели по-новому, уложив вокруг головы короной, как полагается замужней женщине. Машенька всё это время сидела тихо, только иногда бросала на меня взгляды из-под опущенных ресниц.

Затем начались бесконечные хождения вокруг стола, обсыпание зерном — «чтобы жизнь была сытная», обливание медовой водой — «чтобы жизнь была сладкая», перепрыгивание через различные предметы — от веника до специально разожжённого костерка — «чтобы все беды перепрыгнули».

К середине дня, когда солнце уже стояло в зените, а мы с Машей успели не меньше двадцати раз что-то обойти, через что-то перепрыгнуть и что-то трижды повторить, я начал потихоньку внедрять свой план по сворачиванию этого бесконечного действа.

— А теперь, Фома, — сказал я, отведя его в сторону, — не пора ли нам перейти к застолью? Гости уже томятся, да и мы с Марией устали немного.

— Как же так, барин, — всплеснул руками Фома, — а обряд «выкупа постели»? А «поиски ярма супружеского»? А «связывание рук на ночь»?

Я вздохнул и достал из кармана увесистый кошель.

— Думаю, эти монеты помогут нам пропустить некоторые… менее важные обряды.

Фома взвесил кошель на ладони, хитро прищурился:

— Ну, может, и впрямь не стоит молодых мучить. Они ж не крепостные, чай, всё по своей воле делают.

Так после обеда все традиции стали по-тихоньку сворачиваться не без моей помощи. Да и Машенька уже от всего этого я видел, что устала. Её лицо, раскрасневшееся от беготни и смущения, выражало лёгкую усталость, хотя глаза блестели счастьем.

Когда гости уже расселись за столами, мы с Машей наконец-то смогли присесть рядом и перевести дух.

— Ну что, жена моя, — шепнул я ей на ухо, — выдержала испытание третьей свадьбой?

Она лукаво улыбнулась:

— А ты думал, я слабая? Вот прадед мой рассказывал, что в его времена свадьбы по неделе гуляли, и каждый день — новые обряды.

— Слава богу, что те времена прошли, — искренне ответил я, и мы оба рассмеялись.

Когда с традициями было покончено, я решил, что сегодняшний день будет выходным, хотя мужики на меня посматривали и явно хотели о чем-то рассказать. Да только не на того напали. После трех свадеб подряд моя голова напоминала раскалённый котёл, в котором варились остатки мыслей вперемешку со звоном колоколов и отголосками песен, что не смолкали последние дни. Нет уж, какие могут быть дела? Сегодня только отдых.

Когда стало смеркаться, гости нехотя разошлись, а мы с Машкой остались одни. Где-то в ветвях яблони чирикали воробьи, на крыльце дремала наша кошка Бусинка, а из-за забора доносились приглушённые голоса деревенских.

Я поцеловал Машеньку — сначала нежно, едва касаясь губ, а потом всё крепче, чувствуя, как она отвечает мне с неожиданной страстью. Её руки обвились вокруг моей шеи, и я понял, что пора перебираться в дом.

— Идём, — шепнул я, беря её за руку, — ночь уже.

В доме было тихо, свечи в светелке были зажжены, постель расстелена. Я закрыл дверь и повернулся к Машеньке.

Она стояла посреди комнаты, освещённая мягким светом свечей, и смотрела на меня так, что перехватывало дыхание. В её глазах читалось всё — и любовь, и нежность, и то самое желание, которое не выразишь словами.

Я подошёл к ней, провёл рукой по волосам, распуская тугую косу. Русые пряди рассыпались по плечам, и я зарылся в них пальцами, вдыхая её запах.

— Ты прекрасна, — прошептал я, целуя её в висок, в щёку, в уголок губ.

Машенька прильнула ко мне, отвечая на поцелуи. Её руки, поначалу робкие, становились всё смелее, и вскоре мы оба забыли обо всём на свете, кроме друг друга.

Ночь окутала нас своим покрывалом, даря минуты близости и нежности, о которых не расскажешь словами. Это была наша ночь — полная открытий и признаний, шёпотов и вздохов, тихого смеха и сладких поцелуев.

Мы уснули на рассвете, обнявшись, как два усталых путника, нашедших наконец свой дом. И этим домом были мы сами — друг для друга.

А утром у калитки меня уже ждали, переминаясь с ноги на ногу, мужики — Петька, Илья, Степан да Прохор. Я заметил их, выглянув в окно, и тихо выругался себе под нос. Машенька ещё спала, и мне не хотелось её будить.