Я был возмущен, налил себе еще вина.

– Я не собой восхищался, а образом, мной созданным! Игра приносит мне удовольствие. Поменяв одежду, я меняю свое внутреннее "я".

– - Если существует это внутреннее "я".
– сказала Бедалар.

– - Его внутреннее "я" - это флюгер,- добавила Армида.

– Не флюгер. Внутреннее "я" в потенции является всем и каждым. Многообразие души! Каждый из нас при удобном случае использовал бы все возможности. Смена настроения, характера, смена парика, изменение самого себя.- Я пропустил еще стаканчик вина, ощутив прилив красноречия и энергии.Старый, молодой? Очень хорошо. Богатый или бедный? Юрист, всадник, вор-карманник, монах, мельник, нищий, дворянин, артист? Все, что желаете. Все профессии, звания, глупость и мудрость соседствуют рядом. Необходима лишь соответствующая одежда, чтобы явить соответствующего героя. На короткое время он войдет в меня и будет жить моей жизнью, а я - его. Каждый может поступать так, если есть навык в этом деле. В этом и заключается единственно возможная свобода.

– Неужели твоя жизнь настолько ужасна, что ты в этом ищешь убежище? спросила Бедалар.

Де Ламбант явно скучал, девушки, наоборот, были заинтересованы моими откровениями.

– Счастливые люди всегда ищут "убежища", как ты назвала это. Но они возвращаются обогащенными. Мне довелось играть колдуна, когда последний кусочек пищи необходимо было проглотить к определенному мерцанию определенной звезды; играл такого старого государственного деятеля, что после этого несколько недель каждый мой сустав дергался и скрипел; и такого злосчастного, неудачливого любовника, что плакал каждую ночь от жалости.

Засмеявшись, Армида сказала:

– Страшно подумать, каким несчастным ты будешь, играя Фаланте.

– Все, что я хочу сказать, персик мой ненаглядный, это то, что, слегка поправив шляпу, я могу явить миру образы как глубочайшего падения, так и высочайших взлетов человеческой души. И что за дело до того, что при этом в тени останется моя собственная душа?

– Ты никогда не пробовал воплотить образ скромного человека?
– спросила Армида.

Общеизвестно, что плуты и порочные люди ведут суетливый образ жизни. Утро следующего дня принесло новые перспективы и заботы. Через час или два во дворце Чабриззи должен был начать работу с заноскопом Отто Сентсон. Мне необходимо было идти туда после обеда и прогнать сцену с Петицией. С утра я решил снова повидать Поззи Кемперера и убедить его, что Фаланте надо сделать офицером. Для этого визита необходимо было одеться соответственно. Нужно было навестить портного и узнать, подобрал ли он материал для моего сюртука. Вечером я пойду к сестре. Она поможет подготовить мне все необходимое для охоты в Джурации. Существовала проблема еще и с лошадью. У Мандаро была лошадь из породы невысоких и коренастых, но она, как и ее хозяин, была слишком религиозна для таких скачек.

Возможно, у Кемперера удастся разжиться треуголкой с плюмажем?

Позволив городским петухам разбудить меня, я поднялся, натянул высокие сапоги, надел тяжелый тюрбан, длинный галстук, нацепил деревянный меч и другие боевые доспехи. Когда я одевался, то напевал песенку:

"Бывают времена, когда мы бросаем вызов тому, Кто не ценит нашей добродетели..."

Я то и дело поглядывал на улицу, где уже суетились длинные утренние тени. Носились подмастерья с едой и питьем; в мастерские резчиков по дереву завозили материал; прачки были готовы к выполнению привычной работы; рыбаки обменивались гортанными выкриками. По аллее прогрохотала повозка молочника, запряженная быком с серебряными колокольчиками на рогах. Быком правил человекоящер с ороговевшей кожей.

Сквозь толпу, расталкивая всех локтями, пробирался военный. Он вошел в полосу солнечного света и случайно поймал мой взгляд, когда посмотрел вверх. На голове у него была та самая треуголка с плюмажем, которая была так нужна мне. Он пошел дальше. Я мучался от зависти. Я сижу в дешевой мансарде без гроша в кармане, и только любовь и амбиции возносят меня над несчастным укладом жизни, к которому волею судьбы я прикован. А вот у этого щеголя все в порядке, карманы, несомненно, набиты золотом и, конечно же, идет он на свидание с какой-нибудь сладострастной дамочкой. Иначе чего здесь надо капитану кавалерии в такое время, когда торговцы только-только открывают свои лавки?

Тихой песней я подавил свое недовольство. Одевшись наконец, я вышел на улицу и купил у знакомого булочника пару бутербродов с ломтиками наперченного мяса. Жуя на ходу, через рынок прошел к разрушенной сводчатой галерее Дворца Деспорта, где как раз менялась ночная стража. Переваливаясь на костылях, по улице брел Жозе, дядя Летиции. Но он не заметил меня.

У края галереи, где расположилась цветочница с полной корзиной цветов, я прислонился к колонне и закончил завтрак. Солнце согревало меня, и было приятно наблюдать за энергичными движениями малайсийского городского караула. Я начал проникаться воинским духом.

Два мага неподалеку от меня не обращали на происходящее никакого внимания. Они облюбовали грязную нишу и что-то бормотали, склонившись над большим бронзовым шаром. Были ли обращены их слова к нашему миру или к иному, я мог только гадать. Двое испорченных босоногих мальчишек-ассистентов возились рядом. В тени под тентом из парусины жертвенный козел пялился на чахлую сосенку, проросшую из трещины в каменной кладке.

Лицо одного из магов было злобным и глупым. Он повернулся ко мне, улыбнулся, если только можно было назвать улыбкой эту жабью гримасу, и поманил меня пальцем.

Я сделал вид, что не заметил этого жеста. Отступая назад, я натолкнулся на прохожего. Плечом он ударил меня в спину. Я настолько проникся боевым духом, что повернулся к нему и стал вытаскивать свой деревянный меч.

Это был кавалерист, которого я высмотрел из окна. Я узнал его треугольную шляпу с перьями и все остальное.

Он потянулся к рукоятке своего меча, но когда разглядел мой, лицо его смягчилось, и он поднял руку ладонью вперед.

– Пощади меня!
– сказал он.- Я не знаю, как отразить твое оружие.