– Положи, положи, - повторил я , но не сказал куда, подразумевая выбор. Она разжала ладонь, и ее длинные красивые пальцы натянулись, как струны.

– Ну? Она молчала.

– Ну хорошо, - сдался я.
– Дай ЭТО сюда. Она коротко поцеловала меня, так что я вздрогнул, и вскочила на стул. Я увидел ее рост и отчаянную красоту. Вот зачем женщин надо возносить на пьедестал.

– Видишь мою стать?
– как-то по особенному обратилась она и изящно провела по волосам. Я сглотнул от волнения и только после выговорил:

– Самая подходящая...

– Я не буду морочить тебе голову. У тебя это лучше получается.

– Да, наверное, - поспешил подтвердить я. Она снова с большим смятением повела головой:

– Видишь ли? Я буду говорить то, что считаю нужным.

– Да!
– Я принимал это как приговор.

– Все, что мне про тебя говорили, оказалось правдой. Мои руки выше локтя во всей своей беззащитности тянулись и производили строго вертикальную жестикуляцию. Что это, если не театр Вупперталя? И я качался на своих плечах, как повешенный или утопленник, и волосы действительно стали мокрыми.

– Почему же ты молчишь?
– спросила она.

– Я думаю, что меня поперхнуло на ровном месте.

– Тебе довелось... на тебя накатило... О большем я знать не хочу.

– Вот! И я такой же... Но почему?

– Ты хочешь знать почему?

– Да, - твердо ответил я.

– Все дело в физиологии, той самой, о которой ты говорил. Извращенный вкус плюс слишком большое внимание к деталям.

– И все?

– Пока я больше ничего не придумала.

– Ну это все ерунда. Потому что это слишком сложно.

– Конечно, конечно.

– Итак, обмен веществ, непродолжительный сон, потные ладони...

– Да, милый, потные ладони.

– Вот это и все?

– Предостаточно.

– Слушай!
– вдруг закричал я.
– Не знаю, что вы там со своим Лукиным-Лацманом хотели из меня сделать. Только я рано или поздно до этого додумаюсь.

– Умаляю, Костя. Мы, по-моему, все это уже обсудили.

– Черта с два! Я ничего не понял. И тут вовремя появился Мишка Лукин.

21.

Я забрезжил, как свет, я отнялся от самого себя и стал неизреченно смолкнувшим. Ровно, постепенно, куда ни кинь. От меня осталось совсем немного. Я сохранил малую часть. На меня смотрели с интересом, когда смотрели, а когда нет, тогда и я был неразличим.

22.

Миша Лукин имел длинные руки и большую чугунную голову. Он сидел напротив меня, прямо через перегородку, и смазывал суставы вазелином. Я боялся и подумать об этом: "А что если вот эти масляные пальцы начнут листать томик Георга Гейма? Нет, это немыслимо!"

– А что, я смог бы перелистать Георга Гейма, - сказал он уверенно. Меня часто об этом просят, например, пройтись по железной лестнице, по железной трубе, - продолжал Миша.
– И если бы это не был мой родной город, то я, как джентльмен, свернул бы по тротуару.

– Мимо восьмого дома?
– переспросил я.

– Вот именно. Мимо банка, 48-го и 8-го дома. Эта улица хорошо мне знакома.

– Но ведь, если не ошибаюсь, там нет никаких перил, ограждений, котлованов и прочей чепухи, от которой колени и локти пухнут?
– спросил я, намереваясь поднять собеседника до более значимой идеи.

– Да!
– неуверенно, но твердо согласился он.

– Тогда, сделай милость, об?ясни мне дураку, с чем связано твое отрицание. Лукин заерзал на стуле, по-ученически поджимая под себя ноги.

– Ну... это мое основополагающее сознание, - сказал он, крепко выкрутив слог. Я встал и подошел к темному окну.

– Ничего не понимаю, - произнес я задумчиво, глядя в темноту.
– Стало быть, ты там один такой остался.

– Как есть один, - по дурацки поддакнул Миша.

– И, стало быть, ты-то и находишься на этом самом месте, на которое мне неоднократно указывали?

– Да, и не спроста, - ответил он.
– Место-то необычное. Встанешь к нему лицом и словно солнце перед тобой, поворачиваешься боком: Мачу-Пикчу - оно и есть Мачу-Пикчу.

Я задал ему еще несколько вопросов, после чего друга моего повели и повели в сторону наибольшего самоосознания. Это буквально. А на словах - его вывели в другое измерение.

23.

Ногти на ногах иногда покрываются таким бронзовым налетом. Я снимаю носки, леплю комок и забрасываю под кровать. Там они наскакивают на целый склад носок и зарываются в пыли. Я шевелю пальцами, гляжу через них на свет. И вдруг выношу для себя странное умозаключение. Я здесь без друзей (Лацман и Лукин не в счет), без достойной компании сверстников, без цели и ясности. Остается, подминая под себя ложе, крутить в воздухе ногами - делать упражнения для укрепления мышц живота. Много ли пройдет времени, прежде чем что-то изменится, пока появятся результаты? При тесном общении с новой группой мышц - недели три выстраданной адаптации, учитывая прочие хозяйственные издержки - еще две недели. Деньги, конечно, кончатся, и я окажусь в таком же идиотском состоянии. Ждать нечего. Важно состояние.