24.

Катясь на шаре, - а щепки в вентиляции?
– призрачно хрустя на пергаментом обтянутой болванке по битому стеклу, с изогнутым телевизионной помехой бедром, со взлетными руками - она достигла бордюрного камня, мягко спрыгнула, выбросив вперед ножку. Короче, любезница, поигравшая в теннис, запускавшая воздушного змея, бокал шампанского и смех на свежем воздухе.

– В чем дело?
– спросил я.
– Тридцатиминутное опоздание. С тебя три тысячи. Омрачается в лице.

– И десять за свернутый каблук, - добавляет она.

– Да, и десять за свернутый каблук, - соглашаюсь я.

25.

Я не видел ее лица, смутная размывка путающаяся под ногами. Я опускал руки, пытаясь нащупать плечи или голову, но все время щупал крутой теплый бок с выступающими ребрами. Я еле слышно окликнул ее. В полной темноте. И только где-то слева мелькнула пара желтых глаз. Я подвигал коленями, они болтались свободно. "Значит, она не здесь", - подумал я. Вдруг рукав на майке стал топорщиться.

– Марина?
– прошептал я в темноту.

– Тсс, - раздалось у меня за спиной.

– Можно я свет включу?
– спросил я со слабой надеждой в голосе.

– Нет, пожалуйста. Я еще к тебе не привыкла.

– Хорошо. Тогда дай мне руку. Руки долго не было. Я тщетно ловил воздух перед собой, пока не схватил воротник своей рубашки, висевшей на стуле.

– Где же ты?

– Я здесь, - пронеслось со стороны дивана.

– На диване?
– на всякий случай переспросил я. Молчание. Я подошел, сел осторожно на его край. Провел рукой по матрацу. Она сидела на спинке, я узнал ее ступню.

– Мне холодно, - пожаловалась она.

– У меня ничего нет с собой, - ответил я.

– Ну вот я и забралась повыше. Я решил больше не вступать в полемику и, схватив ее за длинную ногу, потащил на себя. И довольно долго перебирал руками, пока она не сказала:

– Ну, хватит. Я сама.
– И мягко спрыгнула на пол. Раздался хруст, шарниры повыскакивали. Тут из-за туч вышла луна, и я увидел ее распростертой на полу.

– Какая ты красивая, - прошептал я.

26.

Совершенно пусто. Не за что зацепиться взглядом. Можно только скользить, вглядываться. Но все это обращено не во вне, а только в себя. Подошел Лацман, ступая по песку, как флегматичный мул, трижды проклятый. Остановился, не проронив ни звука. На тысячу километров сплошная безводная пустыня и безоблачные небеса. Тысяча километров на одном дыхании, или, так скажем, издыхании. А я вдруг вспомнил, что в домике под карагачом я оставил письмо, и хотел было повернуться, но тут вспомнил о Лацмане, который стоял рядом, у меня за спиной и ковырялся в ухе. Нет, я не повернулся. Я подумал, что у меня еще есть минут 5 или 4, или... Лацман приблизился ко мне и молча протянул мне сигарету из своих запасов, с интересом косясь в ту сторону, куда смотрел я, косился с этаким прищуром, а я десять раз повторил про себя деревенское заклинание от порчи.

27.

Лукин сидел за столом, положив руки на колени. Он был смущен и подавлен. Напротив - Лацман нога на ногу, откинув голову назад, разглядывал его своими косыми глазами.

– Я вышел не сразу... Какое-то время я стоял у двери в прихожей.

– И горько плакал, - продолжил за него Лацман.

– Нет, я стоял и боялся выйти наружу.

– Так-так. Дальше.

– Долго стоял...
– Лукин замолчал.

– А дальше-то, что было?

– Я взял дерматиновый чехол от спиннинга и вышел на площадку.

– Почему именно чехол?

– Так мне показалось надежней. Ну, то есть я должен был что-то держать в руках.

– А-а, - протянул Лацман.

– Я спустился вниз на лифте и, еще не доехав до конца, понял, что мне не нужно там выходить.

– Как так?

– Я боялся остаться один.

– Ну, а когда ты приехал...

– Двери открылись, и света внизу не было.

Лукин снова замолчал.

– Ну хорошо. Понятно, что ты куда-то там приехал, что в руках у тебя был чехол от мандолины...

– От спиннинга.

– От спиннинга. Все это понятно. Но вот не понятно другое. Почему на лестнице не оказалось ни одной ступени?
– Лицо Лацмана из насмешливого сделалось злым.

– Я сам этого не понял.

– Но ступеней-то не было?

– Не было.

– А как же так? Каким образом?

– Может быть, гипс?
– голос Лукина прозвучал звонко, так что Лацман на мгновение зажмурился.

– Может быть, это гипс?
– повторил Лукин. Я видел в одном фильме, как лестницу заливают гипсом. И мне показалось, что так и есть. То есть я не мог этого понять - было слишком темно, но я почувствовал шероховатость ногами.

– Хорошо, допустим.
– Лацман сел поудобней.

– Я почти выкатился наружу и выскочил из под?езда...

– В котором часу это было?

– Я не помню. Дело было ночью. Может быть, часа в три или в четыре.

– Это в такое-то время?

– Я вышел и, знаете, как-то растерялся. С одной стороны, улица хорошо просматривалась, а с другой: в каждом углу могла таиться опасность.

– Говори уж прямо: за тобой ото всюду следили!

– Да, мне так казалось.

– Дальше.