Всю ночь взвод искал шпионов-сигнальщиков. Пограничники прочесывали поля, перелески, спрашивали людей в селах, выясняя, нет ли посторонних. Но безрезультатно. Уже часов в десять утра мы подошли к какому-то селу, остановились у крайней хаты. Объявили привал. И тут подошла женщина и сказала:

– Товарищи, с утра я работала в городе, а когда возвращалась, увидела на дороге двух мужчин. Заметив меня, они скрылись в подсолнухах. Мне это показалось странным.

– Где вы заметили этих людей?

– Да вот там, за селом, - показала она рукой в сторону от дороги.

Женщина вывела нас проулком в поле. Пограничники быстро оцепили посевы подсолнуха и стали их прочесывать. Вскоре бойцы Писакин и Елисеев обнаружили двух мужчин, лежавших на земле. Те, однако, тоже заметили пограничников и бросились бежать. Пришлось открыть огонь. Неизвестные остановились.

Один был высок ростом, широкоплеч, с загоревшим, почти бронзовым, лицом, лет тридцати. Другой, наоборот, небольшого роста, щупл, можно сказать подросток. На вопрос, почему они оказались в подсолнухах, старший ответил, что зашли по нужде.

– Почему же бежали от бойцов?

– Да испугались, - отозвался мужчина.
– Подумали, что это не красноармейцы, таких фуражек мы никогда не видели.

– А документы у вас есть?

– А как же.
– И детина, засунув руку за пазуху, достал справку.

В бумаге значилось, что он и его сын эвакуируются в тыл страны.

– И это все?

– Все. Проклятый немец разбомбил наш эшелон, все документы сгорели.

Тут подошли пограничники Дмитриев и Макаров.

– Товарищ лейтенант, вот шли по их следу, смотрите, что нашли.

Дмитриев держал в руке пистолет системы "Вальтер", а Макаров - мешочек с патронами к нему.

– Это ваше?

– Что вы, - засуетился мужчина.
– Зачем это нам?

Но как ни запирались задержанные, выдал их акцент. По справке они значились жителями Житомирской области, а разговаривали как гуцулы из Прикарпатья, уж их говор я знал хорошо. Вот акцент свой они никак не могли объяснить. Задержанных передали в соответствующие органы, где они сознались, что по заданию немцев пускали ракеты на станции. И действительно, после этого уже не вспыхивали в ночном небе ракеты над станцией Гребенка.

В короткий срок в тылу 26-й армии пограничники навели необходимый порядок.

Казалось, что наконец наступило затишье. Тем более что пришел приказ капитально устроиться со взводом на хуторе Коврай. Определили и участки, в пределах которых мы должны были организовать службу. Этот маленький хуторок, утопавший в зелени садов, разместился где-то в треугольнике городов Дубны, Гребенка, Золотоноша на берегу извилистой, с топкими берегами речушки. Колхозники радушно встретили нас. Пришли мы на хутор в теплый и тихий воскресный день. Во взвод как раз прибыло пополнение - пограничники некоторых застав четвертой комендатуры во главе со старшим сержантом Дебедевым. По такому случаю сельчане организовали в саду ужин, а так как большинство из них были женщины, то после ужина начались танцы. Теплота августовского дня, тишина, танцующие пары напомнили тот субботний вечер на заставе, когда Иван Беляев играл на гармошке, а утром Максим Скляр произнес то страшное слово война. Теперь война вот уже больше месяца идет по нашей земле и успела унести и Максима Скляра, и Ивана Беляева, и многих наших однополчан. Люди продолжали веселиться, а я, как и тогда, в последний предвоенный вечер, ставил задачу нарядам, только теперь выходившим на охрану тыла 26-й армии.

Обстановка на фронте, однако, складывалась неблагоприятно. Противнику удалось форсировать Днепр у Кременчуга и Черкасс, а также обойти Киев с севера. Гитлеровские войска полукольцом охватывали находившиеся под Киевом наши армии. Мы ничего не знали об этом и продолжали нести службу. Но кое о чем все же можно было догадываться. По вечерам хорошо была слышна артиллерийская канонада в нашем глубоком тылу, полыхали там и зарева пожарищ. Нет, это не походило на бомбежки. Это был отзвук жестокого наземного боя. И как-то пограничники Макаров и Дмитриев, улучив момент, спросили меня:

– Товарищ начальник, что-то уж больно сильная канонада в нашем тылу. Неужели немцы так непрерывно бомбят?

Вначале хотелось уклониться от ответа. Но потом я подумал, что если не скажу правды, то бойцы потеряют веру в меня как командира. И я высказал им свое предположение, что в нашем тылу идет бой.

– И мы тоже так думаем, - отозвался Макаров.
– Вчера несли службу на дороге и хорошо слышали пулеметную трескотню. Так бьют пулеметы немецких танков.

Утром прибыл связной и передал приказ оставить село. Мы двинулись к Драбову. В лощинах лежал туман. Дорога, петляя по степи, уходила за розовую черту горизонта. Какие-то пичуги беззаботно щебетали в пыли у обочины. Мы шли, не зная, что ждет нас впереди.

До последнего патрона

7 сентября южнее Кременчуга немцы внезапно форсировали Днепр и крупными моторизованными и танковыми силами навалились на один из полков 297-й стрелковой дивизии .38-й армии. Противник рассек дивизию и устремился на север в направлении городов Хорол и Лубны. В этой обстановке нельзя было позволить врагу окружить костяк, главные силы Юго-Западного фронта. Однако в резерве командующего фронтом генерала Кирпоноса находились лишь две очень малочисленные, побывавшие в боях стрелковые дивизии 26-й армии. И они могли прибыть в назначенный район, по самым оптимистическим прогнозам, не раньше 14 сентября. К этому времени противник форсировал Днепр и в районе Черкасс. А передовые части из танковой группы генерала Гудериана, все больше охватывая войска фронта с севера, подошли к Конотопу и Ромнам.