– Какое сегодня меню?

Там, по-видимому, интересуются, кто спрашивает.

И он, прикрыв ладонью трубку, негромко говорит:

– Управление милиции.

Снова гуляет по департаменту. Вегетарианское меню вызвало аппетит и жажду. Наливает из графина воды, но сразу не пьет, а ставит стакан на батарею парового отопления.

Заходит посетитель, обращается к нему с вопросом. Он усаживается за стол, выдвигает ящик и, не глядя на просителя, глухо говорит:

– Простите, мне некогда.

В эту минуту мне приносят нужную бумагу, и я лишаюсь удовольствия продолжать наблюдения за этой крысой.

* * *

"Если я умру, дорогая Мария, то это ведь входит в мою профессию", писал своей жене генерал Клаузевиц{302}. Между прочим, Клаузевиц, как и его штатский современник Гегель{302}, умер от холеры.

* * *

Хорошо сказал М.М.Антокольский-скульптор:

"Художник только тот, кто столько же страстно любит человека, как и свое искусство".

* * *

Подмосковный писательский дачный поселок называют:

– Неясная Поляна.

* * *

Скобарь (псковитянин) говорит:

– Обманул кондуктора: купил билет, а сам пешком пошел.

* * *

Экспромт Маршака:

У нас на Шварцвальде

Покой и тоска.

Остались Шварц, Вальде,

И нет Маршака.

* * *

Вчера выступал в школе. После чтения рассказов меня окружили ребята. Просят:

– Напишите книгу о нас! О нашей школе.

– Хорошо, - говорю.
– Напишу. С удовольствием. Только если вы мне поможете.

– Поможем, поможем!

– Ну, давайте расскажите что-нибудь интересное...

Стали припоминать. Ничего интересного как будто и нет. Подрались. Прозвище у мальчика: Сосиськин. Ходили на экскурсию в порт...

Через полчаса я вышел на улицу. Направляюсь к остановке и чувствую кто-то идет следом. Два парня, шестиклассники. Идут в некотором отдалении, подталкивают один другого:

– А ну, расскажи!

– Вали лучше ты расскажи.

Наконец один из них, похрабрее, догоняет меня, - останавливается и говорит:

– Товарищ Пантелеев, можно вам рассказать один случай?

– Пожалуйста. Сделай одолжение. Буду рад.

– Только вы дадите слово, что никому не расскажете?

– Конечно. Не расскажу. Никому.

– Даете слово?

– Даю клятву.

– А напишете об этом?

– Если интересно, то, может быть, и напишу.

– А наши фамилии укажете?

– Как вы хотите...

– Нет, пожалуйста, не указывайте, - испугался мальчик.

– Хорошо. Не укажу. А что это, интересно, за тайна у вас такая?

Мальчик оглянулся. Товарищ его стоял на углу и тоже, как мне показалось, волновался и оглядывался.

– Что, - я говорю, - за страшная история, о которой вы не решаетесь рассказать?

– А история вот какая: мы с товарищем печатали и распространяли листовки.

Ничего не скажу - опешил. Почувствовал себя дурак дураком. И даже хуже.

Не сразу даже нашелся, что сказать.

– Гм. Какие же это такие листовки вы печатали?

– Ой, только очень прошу вас: никому не рассказывайте! Нам и так ужасно попало. Нас исключать хотели. Тут целая буза была. На нас один мальчик донес, и у меня в парте нашли около двадцати экземпляров листовки.

– Что же, - я спрашиваю, - вы там писали?

– В общем, это была такая сатирическая прокламация. У нас есть учительница французского языка - Мадлена Карловна.

– Ну?

– Она ходит в очках. Уже пожилая.

– Ну, ну?

– Без очков она, в общем, ничего не видит.

– Понятно.

– Так вот - мы с товарищем и сочинили такую листовку: "Что было бы, если бы Мадлена Карловна потеряла очки?"

Я засмеялся - может быть, слишком громко и слишком нервически.

– Очень интересно. Замечательно!
– сказал я.

– Только я умоляю вас, никому не рассказывайте!

– Ну, что ты. Конечно. Я же понимаю: конспирация - штука тонкая...

Шел к трамвайной остановке и чувствовал себя не самым лучшим образом.

* * *

В кафе. Музыкант-подхалим. Проходит мимо стола, где сидят иностранцы, кланяется:

– Гут абенд.

Подходит к другому столу.

– Добрый вечер, приятного аппетита, весело сидеть!.. А я тоже пирожные люблю.