Шрифт:
– Гражданин Кирсанов.
* * *
На рабфаке. Преподаватель говорит о Толстом:
– По Толстому бог в каждом из нас. Вот в этом товарище бог, и в этом товарище бог, и во мне бог.
* * *
Какими путями приходит в наше сердце радость? Неясны, загадочны эти пути.
В сумерках сидел у открытого окна, пробовал читать. Непонятная, глухая тоска душила меня.
Вдруг на улице бабий звонкий голос крикнул:
– Иван Ягорыч!
И стало вдруг радостно, легко, весело и светло на душе.
* * *
Дети прозвали большой граненый стакан: двухспальный стакан.
* * *
Детство запомнилось ему лишь одной-единственной фразой из давно забытой книжки:
"Эге, малыш, да ты на лыжах?!"
* * *
– Лицо, у него бэж-цвет.
* * *
Рыночная поговорка:
– Цена не стена, ее подвинуть можно. Нынче и стены двигают.
* * *
Прелестная испанская поговорка:
– Кое-кто может сказать о себе - я был храбр, но никто - я храбр.
* * *
Колька Маргарита в разговоре с барышнями - на каждом шагу:
– Разговор исчерёпан.
* * *
У отца был товарищ - офицер, который признался ему, что носит всегда два кошелька: один, с деньгами, для себя и другой, пустой, для друзей, которые могут попросить в долг. Отец перестал здороваться с этим Ш.
* * *
Одесса.
В Дитячому мiстечку (детском городке) имени III Интернационала. Иду по Тополевой улице. Слышу за забором:
– Хлопци! Хлопци! Письменник иде!
* * *
– Дядя, правда, что у вас в Ленинграде только два раза в пятидневку бывает солнце?
* * *
Вечером девочки в обнимку гуляют по аллее.
* * *
– Ша! Зашейте рты!
* * *
И здесь идет дождь. И здесь ребята прыгают и кричат:
Дождик, дождик, перестань...
Это заклинание путешествует по всей России. Но в каждом новом месте ребята заканчивают его по-своему. В раннем детстве, где-нибудь в Петергофе или в Островках, мы кричали:
Дождик, дождик, перестань,
Я поеду в Иордань!
В Мензелинске ехали, помнится, уже "во Казань".
Одесские ребята громче других кричат:
Дождик, дождик, перестань,
Я поеду на Фонтан.
* * *
На Ришельевской парикмахерская "ДВА БРАТА". Где-то на другой улице другая "перукарня":
"БАСТИЛИЯ"
Очень симпатичная традиция.
* * *
Поезд "Батум - Тифлис" отходит в девятом часу вечера. В сумерках проплывают низенькие станционные постройки, пестрый батумский базар, низкорослый, одноэтажный и двухэтажный, город. Милый город с его субтропической флорой, с пальмами, кипарисами, с запахами моря, угля, кофе, пеньки, машинного масла, - город, скорее, какой-то южно-американский, чем черноморский. Не хватает только королей и капусты.
* * *
Задавили осла, ишака. Стояли в степи минут двадцать. Я видел, как мальчик-азербайджанец, рыдая навзрыд, нес отрезанную колесами паровоза голову осла. Держал ее за ухо, нес как ведро с водой, припадая на одну ногу, семеня мелкими шажками...
* * *
В поезде, спасаясь от скуки, показывают фокусы, рассказывают анекдоты, загадывают загадки, вроде такой:
– Из Тифлиса вышел скорый поезд, делающий семьдесят верст в час. А из Москвы вылетела муха, летящая со скоростью три версты в час. Где они встретятся?
* * *
Сухопарая девушка в красном платье на глазах у всех чистит молоком свои белые туфли-спортсменки. Через минуту ее пожилой сосед вдруг начинает черные свои штиблеты чистить помидором. Скучно, наверно, очень.
* * *
У бабушки в Боровске. Здесь я не был шесть лет. В 1924 году, по пути "к Перестиани", когда мы направлялись с Гришей на поиски кинематографического счастья, мы заходили сюда дня на три. Были еще совсем мальчики. Курили потихоньку - во дворе, в уборной.
– Думаешь, мы не видели?
– говорит, улыбаясь, бабушка.
– Войдете в уборную - оттуда из всех щелей дым как на хорошем пожаре!
* * *
Закрытый и запущенный, разрушающийся Пафнутьевский монастырь. Святой Пафнутий Боровский жил, если не ошибаюсь, в XVI веке. В деревне Высокая сохранилась (и, кажется, действует) церковь, построенная этим святителем. Оттуда же берет начало река Текижа. Предание гласит, что Св.Пафнутий, ударив жезлом о землю, воскликнул:
– Теки же!
И возник источник, и забил ключ, и потекла река Текижа.