– Ну и сволочь же ты, Вартан сын Саркиса и рода Оганянов!

– Как вы разговариваете?

– С тобой и не так бы надо! Если бы ты, золотарь вонючий, рассказал мне все сразу и показал эту тетрадь, то, возможно, Ирина, бомж, Арик и твоя мать были бы живы!

– Мама жива!

– Уповай! Сиди здесь и не дергайся.

– Как же мама?

– Они ведь должны звонить.

– Они не знают этого телефона.

– Однако записку прислали, найдут и телефон. Только дверь никому не открывайте. Тетрадь я пока заберу. Может, понадобится.

– Нет, нет, нет! Я не отдам.

– Это уже не твоя компетенция. Четыре трупа есть, могут появиться еще.

– Не отдам!
– Он бросился на стол, закрывая животом тетрадь.

– Да иди ты на... Больше я не ударю палец о палец. А ты сиди и жди, когда тебя и твою мамашу начнет потрошить Унжаков. Можешь сразу писать заявление в похоронное бюро.

– Унжаков мертв, вы не дочитали записи.

– Унжаков жив и проживает над магазином "Сапфир" в пятой квартире. Именно через его кладовку проникли в ваше хранилище.

– Боже мой! Нет, этого не может быть, - залопотал Оганян, пытаясь скрыть заколотивший его озноб.
– Нет, это ошибка... Путаница... Нет... Не верю...
– Озноб перешел в икоту, тряпичным паяцем Вартан рухнул в кресло.

– Прощайте, господин Оганян.

– Не-е-ет, бе-ери-ите те-е-традь. Мми-и-ли-и-ция ззни-а-ать не-е до-о-лжна...

– Посмотрим. А почему это вы вдруг стали так бояться милиции? Раньше вроде такого не прослеживалось...

Судорожно икнув, Оганян затих, а в мои проспиртованные мозги острой иголкой ткнулась догадка.

– Где алмаз?

– Нет у меня алмаза!

Крученым чертом он вылетел из кресла, сбил торшер и неожиданно с силой вцепился мне в глотку. Фактор внезапности сыграл свою роль, да и Гончаров, видимо, стал уже не тот. Руки мои захрустели, пытаясь оторвать от горла конечности гориллы, с виду казавшиеся такими музыкальными.

Красноватый туман стал застилать мне глаза, медленной каруселью поплыла люстра. Нехорошо калечить заказчика, но мои ноги начали разъезжаться, и другого выхода у меня не было. Резко упав, с кувырком через спину, я отправил Оганяна по большой траектории, финишем которой была бетонная стена.

Затем несколько минут просто сидел на полу, отдыхал, безразличный ко всему на свете. Хозяин лежал рядом, тоже в полной тишине и равнодушии. С трудом я повернул шею, успокаивая себя, что через полчаса будет еще хуже.

Вартан скорчился на боку, доверчиво положив щеку на паркет. Левый глаз был прикрыт, из прорези правого светился зрачок.

"Конец котенку, - устало подумал я, поднимаясь.
– Свернул шею заказчику. Мило".

Прикончив коньяк покойника, я уже хотел взяться за телефон, когда он вдруг сам заулюлюкал. Пришлось поднять трубку.

– Высоко сижу, далеко гляжу. Кто это у тебя? Что за гость?
– спросили на другом конце провода паскудным голосом.

– Я.

– Сам гостенок, значит? И кто ты такой?

– А какое твое собачье дело?

– Невежливый ты. Грубишь старшим, нехорошо. Шел бы ты домой, Гончаров, да и забыл бы всю эту историю. Дай-ка Вартана.

– Он не может.

– Ты скажи, что мамка привет ему передает. Очень хочет, чтобы мы с ним поговорили.

– Не может он, нет его.

– А где же он?

– Здесь лежит.

– Отчего ж не может, или ты разговор тянешь, засечь хочешь? Не надо, с автомата я. Так что пусть он трубочку возьмет.

– Да не может он, мертвый.

– Ха! Ха! И давно?

– Минут десять как...

– Ну и юморист ты, Гончаров, и кто же это предложил ему прогулку к праотцам?

– Я, собственными руками.

– Поздравляю!

Раздался щелчок, затем короткие гудки. Я набрал номер Ефимова. Пискляво-высокомерный голос секретарши строго спросил, кто беспокоит и не может ли она сама разрешить мою проблему.

– Давай шефа, овца. Скажи, Гончаров звонит.

– Ах тот самый!

Послышались щелчки переключений, наконец жирный полковничий голос:

– Ты чего это девочке хамишь?

– Товарищ полковник, я человека убил.

– Звони в психушку или в наркодиспансер, там помогут, а мне некогда.

– Я действительно убил.

– Ну, и кого ты там?

– Оганяна, вон рядом лежит.
– Я бросил взгляд на бездыханное тело. Но оно дышало и чуть постанывало...

– Извините, Алексей Николаевич, я пошутил.