Марина бросилась ко мне:

– Лера! Что все это значит? Ты что-нибудь понимаешь?

– Успокойся, Марина, - сказала я на этот раз по-русски.
– Мы попали к воспитанным людям. С нами прекрасно обращаются, пригласили в гости, уложили спать...

И я с вызовом посмотрела на парочку за столом.

Аркадий чуть не задохнулся от изумления. Он громко вдохнул воздух, а выдохнуть не смог, только вращал глазами. Вид у него был преглупейший. А худощавый в костюме видимо предугадывал такой поворот событий, поэтому он только слабо улыбнулся.

На лицах охранников и моего бывшего мужа, стоявших вдоль стен кабинета, вообще ничего не отразилось.

– Ах ты...
– наконец выдохнул побагровевший Аркадий, - придуривалась, значит, переводить просила. А сама-то все секла...

– Представь себе, - огрызнулась я, - и про ножки, и про койку, и как вы с Малявиным денежки тратите на этих, как их, прошмандовок из массажных кабинетов.

Аркаша не ожидал от меня такой прыти. Он испуганно покосился на худощавого и ничего не ответил.

– Интересно, - протянул худощавый, - смотрю я на вас, милые дамы, и не нарадуюсь. Что еще новенького расскажете? Кстати, дорогая, вы так и не сказали, как к вам обращаться, - он усмехнулся, глядя на мою подругу.

Если бы мы сидели за столом, я бы успела наступить Марине на ногу. Но мы сидели на диване, поэтому я была ограничена в средствах воздействия. Но, как ни странно, она меня поняла.

– Какое ваше дело?
– буркнула Марина.
– Я совершенно не хочу с вами знакомиться.

– Ну это легко устроить, у нас есть кое-кто, близко с вами знакомый...
– он поднялся с дивана, подошел к двери и приказал:

– Натана ко мне!

Через несколько секунд в комнату вошел Натан. Увидев Марину, он подошел к ней и взял ее за руки:

– О! Какая встреча! Мариночка, дорогая, дай я тебя поцелую! С приездом!

– Уйди, подлец!
– она отпрянула от него.
– Это все из-за тебя! Какого черта тебе понадобились мои метрики? Мало мне было неприятностей в аэропорту, так ты еще и здесь влез! Что вам от меня надо?

– Ты была такая красивая девочка, когда мы встретились около "Машбира". Я тебя сразу и не признал!. А потом все думал и думал, где мог видеть такую примадонну?

– Хватит выламываться, противно!
– бросила я.

Голос Натана из приторно-сладкого тут же стал угрожающим:

– Заткнись, сука. Довыпендриваешься у меня... Живо тебя обломаем, еще и понравится.

Мне нечего было терять, и я обратилась к худощавому:

– В конце концов, это неприлично. Вы, хотя и не по нашей воле, привели нас к себе, но до сих пор я не знаю, с кем имею честь...

– Можете обращаться ко мне Алексей Алексеевич, - осклабился он.

Вот так номер! Это был Круглов собственной персоной. Не хотелось бы, чтобы он знал о том, что я знаю, что он знает о важности документов в папке... Я запуталась окончательно и сказала:

– Мы здесь не привыкли к таким длинным именам. Не обидитесь, если я буду называть вас просто Алексей?

Марина сидела на диване, ерзая, как на сковородке. Наконец она не выдержала и захныкала:

– Я тебе говорила, не вмешивай меня в твои дела. Я боюсь! Что теперь будет?

– Перестань!
– сказала я в сердцах.
– Взрослая барышня, а распустила нюни, ведешь себя, как трусливая собачонка.

– А ты знаешь, кто они?
– заорала Марина, тыкая пальцем почему-то в Борика. Видимо, он произвел на нее неотразимое впечатление.
– Это же мафия! Ты давно уехала, в твое время еще не было таких, а я знаю, чего можно от них ожидать! Убьют, зарежут и...

– Никто не узнает, где могилка моя...
– вдруг пропел "тракторист" Аркадий.

– Не ерничай!- остановил его Круглов.

На него этот выпад Марины, казалось, не произвел никакого впечатления. Алексей поднялся, обошел стол и сел на диван напротив нас. Повернувшись к охране, он жестом приказал всем выйти. Аркаша попытался было замешкаться в дверях, но поняв, что приглашения "А вас, Штирлиц..." не последует, вышел вслед за другими.

Мы остались втроем. Алексей достал из кармана пачку сигарет, закурил, неторопливо выдохнул дым и обратился к нам:

– Так вот, милые дамы, здесь вы не по своей воле, и делать вам придется то, что я скажу. Иначе...
– он замолчал, но само это молчание было таким угрожающим, что я невольно поежилась.