В апреле вернулся в Петроград из эмиграции Ленин, но его "Апрельские тезисы", столь мощно прозвучавшие в столице, дошли до Мурмана лишь слабыми отголосками в нарочитом искажении телеграфистов-эсеров, засевших на станциях от самой Званки до Колы... Так оно было. И так подготавливалось то, что потом непременно произойдет, и происшедшее потом повернется к людям как бедствие - лютое, неисправимое.

* * *

Из Петрозаводска приехал Каратыгин с красным бантиком в петлице новенького драпового пальто. Встреча его с Небольсиным произошла на улице, невдалеке от станции.

– Господин Небольсин! Аркадий Константинович, постойте...

Небольсин выждал, пока запыхавшийся контрагент не доволочил до него тяжеленный чемодан, стукавшийся об рельсы.

– Ух!
– сказал.
– А вы напрасно не поехали со мною. Вас бы тоже, наверное, выбрали...

– Куда я должен был ехать с вами?

– В Петрозаводск - на выборы.

– Значит, выбрали тех, кто догадался приехать?

– Нет. Но мы же с вами не последние люди на дистанции. "Что в чемодане?
– думал Небольсин.
– Спекульнул?"

И такая вдруг тоска заполнила его сердце!.. А вокруг, посреди загаженных сугробов, уже подталых, ржавели груды пустых консервных банок. Ветер шелестел отодранными этикетками, гнал их дальше, через завалы мусора; они копились, мешаясь с окурками, возле плотных рядов колючей проволоки. А там, за проволокой, доски бараков - такие серые, хоть обвейся на них...

Тошно стало, и пошел прочь, отмахнувшись.

– Стойте!
– закричал Каратыгин, раскрывая чемодан на земле.
– Куда же вы? Я вам сейчас прочитаю... Вы должны знать о позиции нашего Совжелдора.

Любопытство победило, и Небольсин остановился. Чемодан Каратыгина был доверху наполнен свежими листовками, отпечатанными в Олонецкой губернской типографии. Пальцы инженера с недоверием ощупали шероховатую бумагу, такую грубую, что из нее можно было выцарапывать щепки.

– Читайте.
– И контрагент потер свои розовые руки с белыми узенькими ноготками.
– Это мы, - хвастал, - это мы составили на общем собрании...

Небольсин читал: "Признавая согласие Совета рабочих и солдатских депутатов на избрание состава членов нового правительства и участие в нем представителя трудового класса Александра Федоровича Керенского гарантией и доказательством того, что новое правительство действительно стало на защиту как социально-политических, так и экономических интересов трудового народа..."

– Болтовня!
– сказал Небольсин, не дочитав обращения, и разжал пальцы; листовка упорхнула по ветру, на мгновение прилипла к ржавому терновнику и навсегда замешалась в груде мусора, банок, окурков, дряни.

– А почему вы так думаете?
– вдруг вскинулся Каратыгин.

– А потому: стоит рабочим на линии взбунтоваться, и весь ваш премилый Совжедцор полетит вверх тормашками.

– Э-э нет, - наступал Каратыгин, привлекая внимание прохожих. Глубоко ошибаетесь! Теперь вам не царские времена... Кого рабочие будут свергать? Кого?

Небольсин вспомнил ажурные чулки на ногах Зиночки.

– Вас, мсье Каратыгин!
– ответил злобно.

– Но мы и есть власть нового порядка в России... Вы что же, выходит, обратно царя хотите?

– И вас, эту новую власть, надо свергнуть, как и царя!

– Ага! Значит, вы против нашей революции?

– Я проклинаю и эту революцию и вас, делячески помещенных в эту революцию, которая мне ни к черту не нужна!

Только сейчас, увлеченный спором, Небольсин заметил, что они окружены какими-то подозрительными лицами: расхлястанными солдатами, "баядерками", и бабами-маркитантками; щерились поодаль жители Шанхай-города. Но вот, растолкав всех, подошел здоровенный бугай-матрос с "Чесмы" и, щелкая семечки, шелуху плевал прямо на шубу Небольсина.

– Этот, што ли?
– спросил у окружающих.

– Этот, - загалдели вокруг.
– Контра... за царя!

Над папахами качнулись штыки, и Небольсин испугался:

– Я не против Совжелдора, но я протестую против...

– Чего там!
– орали.
– Растрепать его, как в Питере таких треплют, и дело с концом... Начинай, ребята!

Сдернули с головы шапку. С хрустом вывернули пальцы, срывая с мизинца перстень. Дали кулаком в ухо (только звон пошел) и поволокли по снегу... Тогда Небольсин решил драться, благо сил у него было немало. Самое главное - сбить матроса. И вот, извернувшись, инженер нанес ему удар. Солдаты все время покушались на его шубу, горохом рассыпались по снегу пуговицы (империалы, сукном обтянутые).

– Растрепать!
– кричали.
– Рви его... контру...

И вдруг в этой толпе, обуянной бессмысленной жестокостью, отчаянно заскрипела кожа новенькой портупеи. Чья-то рука в лосиной перчатке схватила Небольсина за воротник и рванула в сторону.

– Не сметь прикасаться к этому человеку!
– взывал поручик Эллен.
– Он будет осужден народным судом революции... (Толпа раздалась).
– Шире, шире, шире!
– кричал Эллен, патетически вздымая длинную руку.
– Не прикасаться к врагу революции...