– Но где же тут прогресс, скажите вы мне?
– воскликнул редактор.

Белавин улыбнулся.

– Прогресс?..
– повторил он.
– Прогресс теперь дело спорное. Мы знаем только то, что каждая эпоха служит развитием до крайних пределов известных идей, которые вначале пробиваются болезненно, а потом заражают весь воздух.

– Это так, - подтвердил редактор.

На этих словах Калинович встал с своего места и, подойдя к одной из картин, стал ее рассматривать. Странного рода чувства его волновали: в продолжение всего предыдущего разговора ему ужасно хотелось поспорить с Белавиным и, если возможно, взять нотой выше его; но - увы!
– при всем умственном напряжении, он чувствовал, что не может даже стать на равную с ним высоту воззрения. "Неужели я так оглупел и опошлел в провинции, что говорить даже не умею с порядочными людьми?" - думал он, болезненно сознавая к Белавину невольное уважение, смешанное с завистью, а к самому себе презрение.

Молодой человек, стоявший около полки и давно уж ласкавший его взором, подошел к нему.

– Я, кажется, имею удовольствие видеть господина Калиновича? проговорил он.

– Точно так, - отвечал тот.

– Я читал вашу повесть с величайшим наслаждением, - прибавил молодой человек.

Калинович поблагодарил молчаливым кивком головы.

– Я сам тоже писатель... Дубовский... Вы, может быть, и не читали моих сочинений, - продолжал молодой человек с каким-то странным смирением, и в то же время модничая и прижимая шляпу к колену.

– Нет-с, я читал, - отвечал сухо Калинович, в самом деле никогда их не читавший.

Молодой человек несколько минут переминался.

– Как это у нас странно угодить теперь публике!
– начал он нетвердым голосом.
– Я вот тогда... в прошлом году... так как теперь пишут больше все очерки, описал "Быт и поверья Козинского уезда"; но вдруг рецензенты отозвались так строго, и даже вот в журнале Павла Николаича, - прибавил он, робко указывая глазами на редактора, - и у них был написан очень неблагоприятный для меня отзыв... И что ж?.. Конечно, я никак не могу себя отнести к первоклассным дарованиям, но по крайней мере люблю литературу и занимаюсь ею с любовью, и это, кажется, нельзя еще ставить в укор человеку...

– Разумеется, - подтвердил Калинович, думая сам с собою: "Этакая дрянь!" и, не желая себя компрометировать разговором с подобным господином, возвратился на свое место и взялся за шляпу.

Редактор заметил это и обратился к нему.

– Где же вы, собственно, жили?
– спросил он.

– Я жил в Эн-ске, - отвечал Калинович.

– В Эн-ске? Славные это места! Я проезжал раза два. Эти огромные леса... река... Эн-ск, кажется, ведь на реке?

– На реке-с.

– На сплавной?

– На сплавной, - отвечал Калинович и начал раскланиваться.

Белавин между тем все внимательней и внимательней смотрел на него.

– Мне еще надобно с вами два слова, - проговорил редактор и проворно отошел в сторону.

Калинович последовал за ним.

– Ваша повесть, кажется, называется "Кавалерист"?
– прибавил он вполголоса.

– Нет-с, "Странные отношения", - отвечал Калинович.

– Сколько листов?

– Девять.

– Девять. Значит, девятью сорок - триста шестьдесят, так?

– Я слышал, что платят по пятидесяти...
– заметил Калинович.

– Нет-с, нет, - отвечал редактор утвердительным тоном и тотчас же, отсчитав триста шестьдесят рублей, отдал их Калиновичу.

– Я еще привез рассказ, - проговорил было тот.

– Да, да, пожалуйста, доставьте; мы там увидим... посмотрим... перебил торопливо хозяин, заметно спеша к Белавину.

Калинович раскланялся и ушел.

"Каков скотина! Даже не знает, что я написал!" - думал он, сходя с лестницы и кусая губы. Двери между тем опять за ним отворились, и его догонял Дубовский.

– Я тоже ухожу, - проговорил он.

Калинович сначала не хотел было отвечать ему, но потом подумал: "Этот господин шатается по литераторам: расспрошу его, как и что там у них происходит".

– Не хотите ли со мной отобедать где-нибудь тут?
– проговорил он.

– С большим удовольствием, - отвечал Дубовский.

– Где ж тут? Отведите меня; я не знаю.

– К Доминику, - произнес тот.

– Ну, хоть к Доминику, - согласился Калинович.

Придя туда, они сели к окну, в сторонке, чтоб не быть очень на виду. Калинович велел подать два обеда и бутылку вина. Он несколько затруднялся, каким бы образом и с чего начать разговор; но Дубовский сам предупредил его.

– Вы, кажется, получили с Павла Николаича деньги?
– сказал он, таинственно наклонясь к Калиновичу.

– Да, получил, - отвечал тот.

– Много?

– Восемьсот рублей, - нарочно солгал Калинович.

Дубовского подало назад. Сладкого и заискивающего выражения в лице его как будто и не бывало.

– Это приятно!
– проговорил он, покачивая головой и как-то скверно улыбаясь.

– Да, ничего, - отвечал Калинович.

– Это с ним не всегда случается, - продолжал Дубовский, доедая суп и по-прежнему покачивая головой.