— Что, решили нас покинуть? И правильно. Надеюсь, дорога не будет тяжелой.

— А тебе, молодой человек, желаем благополучного исхода в твоих поисках.

— Благополучного для кого — для меня? — При этих словах на лицо паренька снова нашла черная туча. — На это мне рассчитывать не приходится.

— Если ты найдешь ее целой и невредимой и не мужней женой — супротив ее воли, — и этого довольно. На большее рассчитывать ты вряд ли вправе. До поры до времени, — осмотрительно добавил Кадфаэль. — Учись довольствоваться тем, что имеешь, и быть за это благодарным богу, а там, кто знает, может и тебе воздастся.

— Твоими бы устами да мед пить! — безутешно сказал Росселин. — Но ты говоришь так из добрых чувств ко мне, и я ценю это.

— Куда вы первым делом направитесь, с чего начнете поиски Элисенды? — полюбопытствовал брат Хэлвин.

— Один отряд поскачет в Элфорд — вдруг она все-таки каким-то чудом сумела добраться туда, ни на кого из нас не наткнувшись. Ну, а остальные будут объезжать все окрестные поместья, расспрашивать, не слыхал ли кто о ней и об Эдгите тоже, конечно. Она не могла уехать далеко. — Он искренне оплакивал гибель Эдгиты и кипел от ненависти к ее убийце, но сейчас у него на уме была только «она» — Элисенда.

Они оставили его изнывать от нетерпения и жажды действий: ни дать, ни взять горячий жеребчик, что играет и бьет копытом под седлом, не в силах дождаться, когда его пустят вскачь. Напоследок они еще раз оглянулись: он уже занес ногу в стремя, а позади него и другие подбирали поводья и усаживались в седла. Значит, сперва порешили наведаться в Элфорд, на случай, если Элисенда прошмыгнула у них между пальцев и, не встретив всадников, одной из двух дорог благополучно добралась до цели. А Кадфаэлю и Хэлвину предстояло держать путь совсем в другую сторону, на запад. От проезжего тракта они немного удалились к северу, когда пошли на огни Вайверса. Теперь они не стали делать крюк и возвращаться, а свернули прямо на запад по хорошей, нахоженной тропе, что тянулась вдоль ограды манора. Скоро они услышали, как там, за оградой, всадники под водительством Одемара дружно двинулись в поход, и остановились посмотреть: один за другим они выезжали из ворот и растягивались в длинную многоцветную, колышущуюся ленту, которая стала убегать от них на восток, пока не исчезла за деревьями ближайшего перелеска.

— Вот и все, — с неожиданной грустью заметил Хэлвин. — И мы так никогда и не узнаем, чем все закончится! Бедный малый! У него не осталось даже надежды. Единственным его утешением в этом мире должно быть сознание, что она счастлива, если она сумеет обрести счастье без него. Мне ведомо, — сказал брат Хэлвин с искренним сочувствием, но уже без тени прежней жалости к самому себе, — как страдают они оба.

Но, судя по всему, для монахов эта история и впрямь закончилась, и возвращаться к ней вновь и вновь уже не было смысла. Они обратились лицом на запад и методично зашагали по этой новой для них дороге. Солнце медленно поднималось у них за спиной, отбрасывая на мокрую траву их длинные тени.

— Я думаю, эта дорога идет в обход Личфилда, — сказал Кадфаэль, когда они в полдень укрылись от ветра за поросшим кустами холмиком, чтобы подкрепиться хлебом, сыром и ломтиком соленого бекона. — Скорей всего, мы уже сдвинулись от него к северу. Ну, да не беда, до ночи еще далеко, где-нибудь устроимся.

Погода между тем совсем разъяснилась, места вокруг были живописные, хотя поселения попадались не часто и вообще людей встречалось намного меньше, чем на главной Личфилдской дороге. Двигались они после бессонной ночи неспешно, однако упорно, охотно пользуясь случаем передохнуть, если какой-нибудь одинокий крестьянин, желая перекинуться словечком с прохожими людьми приглашал их в дом погреться у очага.

Ближе к вечеру поднялся легкий ветерок, напомнив им, что пришла пора подумать о ночлеге. Но жизнь только начинала возвращаться в эти места, сильно обезлюдевшие пятьдесят лет назад. Норманны встретили здесь неласковый прием, и местные жители жестоко за это поплатились. До сих пор тут и там виднелись то развалины прежних хозяйств, наполовину заросшие травой и ежевикой, то полусгнившие остатки какой-то мельницы, постепенно погружавшиеся в воду запруды. Деревень же было совсем мало, и отстояли они друг от друга на порядочном расстоянии. Кадфаэль все время обшаривал глазами окрестность в надежде углядеть где-нибудь краешек крыши, под которой бьется жизнь.

Наконец они наткнулись на старика, собиравшего хворост под старыми, высохшими деревьями. В ответ на приветствие он разогнул спину и с интересом уставился на них из-под надвинутого на глаза капюшона.

— Пройдите еще с полмили, святые братья, и справа увидите частокол — за ним женская обитель. Они еще не отстроились — почти все из дерева, а церковь каменная, с дороги видать. В деревеньке тамошней хозяев раз-два и обчелся, но святые сестры странников привечают. Там и заночуете, не сомневайтесь. — И, оглядев их черные рясы, он добавил: — Они вам и точно сестры — бенедиктинки.

— Слыхом не слыхивал, что у ордена монастырь в здешних краях, — удивился Кадфаэль. — Как он называется?

— По деревушке — Фарвелл. Трех лет не будет, как появился. Его епископ де Клинтон основал. Вас там устроят, ступайте смело. — Они поблагодарили его, и старик принялся укладывать и увязывать огромную груду хвороста, чтобы потом унести его домой, а монахи, приободренные, двинулись дальше на запад.

— Я припоминаю, — сказал Хэлвин, — что вроде слышал когда-то о желании епископа заложить тут, неподалеку от его собора, монастырь. А вот название Фарвелл я услыхал впервые от Сенреда — помнишь? — в тот вечер, когда мы пришли в Вайверс. Он спросил нас, откуда мы, а потом сказал, что у них в округе только одна обитель ордена святого Бенедикта. Выходит, нам повезло, не зря пошли мы этой дорогой.