Крутой, почти отвесный склон сменился совсем уже отвесной голой скалой. Теперь пальцы Олега впивались в трещины, крошили неподатливый камень, словно мягкая плоть и хрупкие кости обратились закаленной сталью. Это не удивляло его: никогда прежде не бывший фаталистом, сегодня он был уверен в удаче, как если бы уже пережил ее и, вернувшись из будущего, лишь повторял заведомо свершившееся.

А небо светлело, луна таяла в нем. Звезды отступали в глубь мироздания, маня за собой его частицу - Олега, признавая свое родство с ним, подчеркивая равенство.

И пик был уже близок. Одновременно на него поднималось Солнце, спеша и не смея опередить.

Они так и ступили на вершину вместе - Олег и Солнце.

А следом (он явственно видел их) взошли друзья, те, кто не дал погибнуть мечте, - высокий, рассудительный, немного нескладный Саньчик, похожий на Олега характером, как могут быть похожи только братья-близнецы, и смуглый, словно навсегда опаленный горным солнцем, коренастый, неразговорчивый Юран, и задиристый меднобо-родый Джон, или попросту Женька...

Они стояли молча, а Солнце, помедлив, оторвалось от вершины и устремилось ввысь, как бы продолжая путь Олега.

ПОМЯНЕМ!
– сказал, пошатываясь, седой мужчина в потертом мундире с погонами полковника.

Женщина с опухшим от слез лицом едва слышно причитала:

– Олежка, сыночек мой, как же мне жить без тебя?..

– До дна пейте!
– прикрикнул полковник на трех парней, сидевших в конце стола.- Я всё вижу! Думаете небось: поминки - пережиток прошлого? Как его.,, а-на-хро-низм? Дескать, едва засыплют могилу, и тут же спешат надраться?

– Какое вам дело, что мы думаем!
– дерзко ответил один из парней, заросший густой рыжей

бородой.

– Не высовывайся, Джон!- шепнул сосед. Полковник побагровел.

– Имей уважение к старшим, юноша, как тебя там... Поживи с мое, поумнеешь! А поминки- народная мудрость. И напиваются, чтобы не свихнуться с горя. Защитная... как ее... реакция, понял? Пей! И ты, мать, прими, полегчает,подлил он в рюмку женщине.

– Оставьте, прошу вас!

– Молчу, молчу.., Помянем?

– Олежка, родной мой, ты был такой добрый! Все тебя любили! У тебя столько друзей...

Полковник, цепляясь за стулья, подошел к Джону:

– Не смотри на меня зверем, парень! Я знал Олега вот с таких...- он отмерил рукой.
– И любил его, точно родного сына, уж ты поверь...

– А мечту его затаптывали, как могли!
– не удержался Джон.

– Я правду ему говорил!
– оскорбился полковник.- А вы - врали! Он, святая душа, верил не мне, а вам. Вот что обидно! До последнего часа надеялся... Ну зачем вы к нему перлись после каждого вашего... как его,., восхождения? Что общего у вас, здоровых лбов, с параличным калекой?

– Он был одним из нас,- взглянул исподлобья смуглый до черноты крепыш,

– Верно, Юран! Я, не задумываясь, пошел бы с ним в связке. И ты, и Джон, и все мы. А вот с вами в разведку... никогда!
– отрезал рослый русоголовый парень.

– Так его, Саньчик!- шепнул Джон.

– Вы что, ребята?
– опешил полковник. И в его красных, навыкате, глазах блеснули слезы.- Я же кровь свою пролил... За Родину... за вас! В Корее воеаал... Воин-интернационалист!

– Поди, и в Чехословакии?

– Ну. А что я мог? Приказали - пошел. Как все!

– За всех не говорите. Мы бы не пошли,

– Постой, Саньчик,- хмуро сказал Юран.
– Я ведь тоже... В Афгане...

– Ты?!

– Восемнадцать лет мне было. Швырнули, как щенка в прорубь! Вот тебе автомат Калашникова - иди, убивай. Я слышал, убийцу тянет на место преступления... Может, поэтому и меня... в горы...

– Ну и дела...- ошеломленно протянул Джон.- То-то ты такой замкнутый, ничего о себе не рассказывал...

– Про что я должен был рассказывать? Что уже не первого друга хороню? Или про это?- он рывком распахнул рубашку.

– А мы думали, аппендицит...

– Какой же этот аппендицит,- снисходительно произнес полковник.Проникающее осколочное. Не один метр кишок вырезали, верно? Ну, парень, счастлив твой Бог, что выкарабкался!

– Не знаю, что было бы лучше...
– качнул головой Юран.- Иногда в горах вспомню, и так тошно станет, хоть в пропасть... Да нельзя, за жизнь товарища отвечаю...

– Так что не только я, ребята. В такое уж время нас угораздило. Жестокое времечко! Помянем всех павших, а?

– Помянем. Только молча.