Из куста человечек вышел. Небольшой - меньше Вовки. Волосы красные. Сам не молодой - не старый. Вокруг него какое-то кружение и сверкание. Как осиный рой. Но не жужжит угрожающе, а то ли перекликается, то ли песню налаживает.

Вовка бабахнул еще раз, от страха.

– Так и бывает, - сказал человечек.
– Ружье - вещь поспешная, может выстрелить, прежде чем разглядишь в кого.

– Извините, - сказал Попугаев Вовка.
– Мне, наверное, голову напекло. Потому что вас нет, а я вас, представьте себе, вижу перед собой.

– Я как раз именно так и делаю: стою перед тобой - и все тут, отвечает человечек.
– Я стою, как ты видишь, а они шныряют и шмыгают. Они шныри. Познакомься.

Разноцветное сверкание остановилось. Оказалось - тоже маленькие человечки, все разной окраски.

– Чуня, Друня, Шишигуня, Мара, Свара, Макакуня. И Саламандрик, представил их человечек.
– А я мормыш. Меня Свиря зовут.

– Нету вас!
– закричал Попугаев Вовка.

Чуня, Друня, Шишигуня, Мара, Свара, Макакуня подошли к Вовке. Каждый по очереди его легонько за волосы подергал. А самый маленький шнырь Саламандрик ущипнул Вовку за нос.

– Все равно нету, - сказал Попугаев Вовка.
– Вы мне от жары привиделись.

Ты, я думаю, с Попугаевым Вовкой заодно. Что еще за шныри, скажешь. Ни шнырей, ни мормышей нету.

Может, когда-нибудь ты побываешь в лесу или в поле под Новгородом и вдруг почувствуешь, даже вздрогнешь от этого чувства, будто мимо тебя пролетела красная ласточка. Ветер ее крыла коснулся твоих ресниц, ты невольно сощурился - это шнырь прошмыгнул.

Телевидение его не возьмет. Глаз не тот. Стеклянный.

И мормыша телевидение не заметит. Мормыш с чем хочешь сольется. У зеленого встанет - зеленым станет. У желтого - желтым, неразличимым.

Только глаз живой и творящий может их разглядеть.

Мормыш Свиря взял Вовку под руку, вежливо отвел его в тень под дубок.

– Садись, Вова.

Шныри принесли воды из ручья в горсточках. Полили Вовкину голову.

– Не печет?

– Не печет, - сказал Вовка. Хотел добавить: "И все равно нету вас и быть не может".

Шныри ухмылялись разноцветными рожицами. Вовка вздохнул и не сказал этого.

На ветку над Вовкиной головой птица села маленькая - соловей.

– Чего же ты не стреляешь?
– спросил мормыш Свиря.
– Бабахни - и не будет в лесу соловья.

Тут Попугаев Вовка сразу все понял.

– Ага, - сказал он.
– Знаю, к чему вы клоните. Только факт: ружье мое это - игрушечное. Оно понарошку.

– А целишься ты понарошку?

– Ты когда целишься, что думаешь?

Вовка почесал затылок, решил слукавить.

– Я, когда целюсь, так думаю: "Птичка, птичка, покружись над моей головой".

– Ну и враль!
– засмеялись шныри. Смех был переливчатый, как вода по камушкам.

– Ловок, - сказал мормыш Свиря.
– Целишься ты и думаешь - наповал. В самое сердце живое. Или тебе, Попугаев Вовка, есть нечего? Или тебе пух, перо нужны для подушки?

– Я больше не буду, - сказал Вовка.
– Я только в хищников буду палить.

Хотел Попугаев Вовка заглянуть мормышу Свире в глаза, мол, поверил или еще сомневается, повернулся к нему, а его нет. И шнырей нет. Только соловей на ветке сидит. Горлышко у него то раздувается, то опадает от смеха.

– Причудилось, - сказал Попугаев Вовка.
– От жары и лесного духа. Бабушка говорит, что лесной дух смутный. Мороку на глаза наводит, мысли в голове путает.

Взял Вовка ружье на плечо и обратно пошел.

ШЛА СОБАКА ЧЕРЕЗ МОСТ

Озоровал зверь Иидрик, озоровал - за всеми углами сразу. Устал.

И захотелось ему в лес пойти.

Выбежал из города - где лес?

Раньше лесу много было. Вековые сосны стояли вплотную к городу. Могучие дубы осеняли большие пространства. Березы-шептуньи шептали: "Ладушки, ладушки..."

Наконец добежал зверь Индрик до леса. Ух, хорошо!

Птицы-синицы его приветствуют, щеглы и овсянки ему песни поют.

Слоняется зверь Индрик меж берез и осин. Дышит лесными ароматными травами. Видит - Вовка идет Попугаев.

Спрятался зверь Индрик в куст. "Ну, - думает, - я этого Вовку сейчас эх насмешу!"

Когда Попугаев Вовка подошел ближе, выскочил зверь Индрик из куста. Встал на задние лапы и запел:

– Цынцы-брынцы. Балалайка...

Оторопел Попугаев Вовка. Отступил даже. Глаза большими стали, как блюдца.