– В мае было хорошо, - сказала Наталья.

Девочки встали на стулья и звонко прочитали стихотворение:

Ох ты Гитлер - фашист,

Бармалей и скотина...

Стихотворение было смешное. Конечно, они сочинили его втроем, в стихотворении было слово "сифилитик". Я спросил девочек, что оно означает, - девочки ответили: "Ненормальный. На всех бросается". Наталья подтвердила: "Вот именно".

После Гитлера-сифилитика, в лад размахивая руками, девочки прочитали громко "Бой Руслана с Черномором".

Потом мы снова пили чай. Наталья дала всем по кусочку пиленого сахара.

– Специально на день рождения оставила.

Потом стало поздно, и меня не пустили домой - после десяти вечера ходить по городу без пропуска не разрешалось.

Наталья постелила мне на полу за столом, чтобы я мог, не стесняясь, раздеться.

Девочки спали вдвоем на диване. Они немного поскакали в ночных рубахах, лохматые, как чертенята, спрятали хрустальное яйцо под подушку и нырнули под одеяло, чтобы быстрее увидеть май.

Наталья погасила свет и чертыхнулась.

– Темно, как в склепе. Не могу в темноте спать. Пусть луна светит и звезды.
– Она подняла светомаскировочную штору из плотной синей бумаги - в такую, похоже, заворачивали когда-то сахарные головы. Наверное, на меня повлияли девчонки, и я подумал совсем по-детски: "Теперь в нее заворачивают свет".

Окно, как и все окна в городе, было перекрещено косыми бумажными крестами.

Немец бомбил теперь каждую ночь.

Завыла сирена. Девочки подняли головы, послушали и сказали сонно и безбоязненно:

– Лучше умереть в своей чистой постели, чем подыхать заваленными вонючим кирпичом в вонючем бомбоубежище.

– Спать, - приказала им Наталья.

Девочки послушно уснули.

– Что это за дверь?
– спросил я. За столом, где мне постелили, в стене была дверь.

– Теткина комната.

Я знал, что Наталья до замужества жила с теткой, и, когда вышла замуж, тетка отделила ее. Тетка была в Омске - уехала туда еще в июле выбивать жилье для своего завода. Ее завод эвакуировали из Ленинграда одним из первых.

– Нужно ее открыть, - сказал я вдруг осипшим голосом.

– Зачем?

– Жратва... Это ты вся не такая, а хорошая хозяйка обязательно держит дома запас. Не бегать же в магазин всякий раз, когда есть захочешь.

– Боже мой, - прошептала Наталья.
– Как это мне в голову не пришло. Она же кулачка, лабазница - у нее коньяк всегда стоял в буфете и ассорти...

– На ключ закрыто или гвоздями?

– С той стороны шкафом заставлено. А с этой я щели бумагой заклеила, чтобы не дуло. Тетка с открытой форточкой живет. Ей всегда жарко - у нее бюст седьмого размера.

Стараясь не шуметь, мы отодрали бумажные полосы. Открыли дверь, она открывалась в Натальину комнату, и налегли на шкаф. Тяжелый, зеркальный, он пошел по намастиченному паркету, глухо урча.

Наталья скользнула в комнату первой.

– Закрывай дверь, чтобы девчонки не вскочили, я свет включу.

– Ты что, здесь светомаскировки нет.
– Я втиснулся вслед за Натальей в теткину комнату, большую и светлую, в маленьких комнатах всегда ночью темнее, а большой потолок свет дает - оптика дело темное. "Самое темное дело - свет", - говорил мой брат Коля.

В зеркале я увидел себя - еще ничего. Я сделал мужественное лицо. И вдруг почувствовал жгучий стыд, и не потому, что стоял в трусах, и не потому, что в чужой комнате, которую пришел обобрать, нет, - мне стало ясно, что я тут лишний, и если уйду, все образуется, все будет правильно. Я попятился было, но Наталья остановила меня за руку.

– Не уходи, мне одной боязно.

– Чего боязно-то?

– Не знаю.

Мебель в комнате была тяжелая, полированная. У окна круглый стол стоял, у противоположной стены - буфет. Кровать деревянная. Диван кожаный, с высокой спинкой. На спинке слоники. Ближе к окну этажерка с патефоном. Даже картины в багетах и ковер над кроватью. Но что меня поразило и как-то погасило мой стыд - винчестер на ковре и кавалерийская шашка.

– Это моего отца оружие. Тетка отцу сестра, - сказала Наталья, угадав направление моего взгляда.
– Не туда смотришь, - она на цыпочках подошла к буфету, открыла нижнюю тяжелую тумбу и стала перед ней на колени. Длинная ночная рубаха с рюшами придавала ее фигуре вид безгрешный и беззащитный.

Буфет был набит крупами, сахаром, макаронами. Там были консервы и постное масло. Даже бутылка водки. Коньяка не было - была малага. Наталья взяла бутылку, боднула меня головой в плечо и воскликнула шепотом: