Положить конец? Как бы не так! Скоро она им всем покажет, что положила только начало. И она улыбалась самой себе на империале автобуса, который вёз её назад в Мейфер. Но улыбка сбежала с её губ, спугнутая судорогой предчувствий и тревоги. Совладает ли она с Джоном? Она закусила удила – заставит ли она и его сделать то же? Она знает правду и всю опасность промедления – он не знает ни того, ни другого; разница очень существенная.

«Не рассказать ли ему? – думала она. – Так будет, пожалуй, вернее». Это дурацкое стечение обстоятельств не вправе портить их любовь. Джон должен понять. Этого нельзя допустить. С совершившимся фактом люди всегда рано или поздно мирятся. От этой философской мысли, довольно глубокой для её возраста, она перешла к соображению менее философическому. Если уговорить Джона на немедленный тайный брак, а потом он узнает, что ей была известна вся правда, – что тогда? Джон ненавидит окольные дороги. Так не лучше ли рассказать ему? Но вставшее в памяти лицо его матери упорно мешало такому намерению. Флёр боялась. Мать Джона имеет над ним власть; может быть, большую, чем она сама. Кто знает? Риск слишком велик. Поглощённая этими подсознательными расчётами, она проехала мимо Грин стрит до самого отеля «Ритц». Здесь она сошла и пошла пешком обратно вдоль Грин-парка. Гроза омыла каждое дерево, с них ещё капало. Тяжёлые капли падали на её оборки, и, чтобы укрыться, она перешла через улицу под окна «Айсиум-Клуба». Случайно подняв глаза, она увидела в фонаре окна мсье Профона с незнакомым ей высоким толстым человеком. Сворачивая на Грин-стрит, она услышала, что её окликнули по имени, и увидела догонявшего её «проныру». Он снял шляпу – глянцевитый котелок, какие она особенно ненавидела.

– Добрый вечер, мисс Форсайт. Не могу ли я оказать вам какую-нибудь маленькую услугу?

– Да – перейти на ту сторону.

– Скажите на милость! За что вы меня так не любите?

– Вам кажется?

– Похоже на то.

– Хорошо, я скажу вам: потому что вы заражаете меня чувством, что жить на свете не стоит труда.

Мсье Профон улыбнулся.

– Бросьте, мисс Форсайт, не огорчайтесь. Всё уляжется. Ничто на земле не прочно.

– Нет, многое прочно, – вскричала Флёр, – по крайней мере для меня, в особенности приязнь и неприязнь.

– Однако это делает меня немного несчастным.

– А я думала, что вас ничто не может сделать счастливым или несчастным.

– Я не люблю докучать людям, а потому уезжаю на своей яхте.

Флёр удивлённо вскинула на него глаза.

– Куда?

– В маленькое плавание, к островам Океании или ещё куда-нибудь, сказал мсье Профон.

Флёр почувствовала и облегчение и обиду. Он явно давал ей понять, что порывает с её матерью. Как смеет он иметь с нею какую бы то ни было связь и как он смеет её порывать!

– Всего хорошего, мисс Форсайт! Кланяйтесь от меня миссис Дарти. Право, не такой уж я дурной человек. Всего хорошего!

Он остался стоять на углу со шляпой в руке. Оглянувшись украдкой, она увидела, как он – элегантный и грузный – направился обратно в клуб.

«Он даже любить не может с убеждением, – подумала она. – Что станет делать мама?»

Сны её в эту ночь были отрывочны и тревожны; она встала с тяжёлой головой и сразу принялась за изучение Уитекерского альманаха. Каждый Форсайт убеждён в глубине души, что в любой ситуации самое важное – факты. Пусть даже ей удастся одолеть предубеждение Джона, – без точно разработанного плана для выполнения их отчаянного замысла у них ничего не выйдет. Неоценимый справочник сообщил ей, что каждому из них надо достичь двадцати одного года, а иначе требуется чьё-то согласие, которого им, конечно, не получить; потом она совсем заблудилась среди указаний о разрешениях, справках, повестках, районах и, наконец, наткнулась на слова «дача ложных показаний». Ерунда! Кто, в самом деле, осудит их, если они неправильно укажут свой возраст ради того, чтобы пожениться по любви? Она кое-как позавтракала и вернулась к Уитекеру. Чем больше она знакомилась с ним, тем меньше у неё оставалось уверенности; и вот, лениво перевернув страницу, она напала на раздел «Шотландия». В Шотландии можно пожениться без всякой канители. Ей нужно только прожить там двадцать один день, а потом приезжает Джон, и они пред лицом двух свидетелей могут объявить себя мужем и женой. И что всего важнее – это действительно делает их мужем и женой. Так будет лучше всего; и Флёр тут же перебрала в памяти всех своих школьных подруг. Мэри Лэм! Мэри Лэм – молодчина и живёт в Эдинбурге. И у неё есть брат. Можно поехать погостить к Мэри Лэм они с братом и будут свидетелями. Флёр прекрасно знала, что многие девушки нашли бы все это излишним; ей с Джоном достаточно было бы поехать куда-нибудь вдвоём на воскресенье, а потом заявить родителям: «Мы фактически муж и жена, теперь надо это узаконить». Но Флёр недаром была Форсайт; она чувствовала сомнительность подобного предприятия и заранее боялась выражения лица, с которым её отец встретит такое заявление. Кроме того, возможно, что Джон на это не пойдёт; он так в неё верит, нельзя ронять себя в его глазах. Нет! Мэри Лэм предпочтительней, и сейчас самый сезон для поездки в Шотландию. Значительно успокоенная. Флёр уложила свой чемодан, счастливо избежала встречи с тёткой и села в автобус на Чизик. Она приехала слишком рано и отправилась в Кью-Гарденс, но не нашла покоя среди его цветов, клумб, деревьев с ярлычками, широких зелёных лужаек и, проглотив в павильоне чашку кофе и два бутерброда с паштетом из килек, вернулась в Чизик и позвонила у подъезда Джун. Австрийка провела её в столовую. Теперь, когда Флёр знала, какое препятствие стоит перед ней и Джоном, её тяготение к нему возросло в десять раз, как если бы он был игрушкой с острыми краями или ядовитой краской, какие у неё, бывало, отбирали в детстве. Если она не добьётся своего и не получит Джона навсегда, она, казалось ей, умрёт от горя. Правдой или неправдой она должна его получить – и получит! Круглое тусклое зеркало с очень старым стеклом висело над розовым изразцовым камином. Она стояла и глядела на своё отражение – бледное лицо, тёмные круги под глазами. Лёгкий трепет прошёл по её нервам. Но вот раздался звонок, и, подкравшись к окну, она увидела, что Джон стоит перед дверью, приглаживая волосы и облизывая губы, словно и он старался совладать с нервным волнением.

Когда он вошёл, она сидела спиною к двери, на одном из двух стульев с плетёными сиденьями, и сразу сказала:

– Садись, Джон, я хочу серьёзно поговорить с тобой.

Джон сел на стол рядом с ней, и, не глядя на него, она продолжала:

– Если ты не хочешь меня потерять, мы должны пожениться.

Джон обомлел.

– Как? Ты узнала ещё что-нибудь?

– Нет, но я почувствовала это в Робин-Хилле и после, дома.

– В Робин-Хилле… – Джон запнулся. – В РобинХилле всё прошло гладко. Мне ничего не сказали.

– Но нам будут препятствовать. Я это ясно прочла на лице твоей матери. И на лице моего отца.

– Ты видела его с тех пор?

Флёр кивнула. Идёт ли в счёт небольшая добавочная ложь?

– Но, право, – пылко воскликнул Джон, – я не понимаю, как они могут сохранять такие чувства после стольких лет!

Флёр подняла на него глаза.

– Может быть, ты недостаточно любишь меня?

– Недостаточно люблю? Я! Когда я…

– Тогда обеспечь меня за собой.

– Не говоря им?

– Заранее – нет.

Джон молчал. Насколько старше выглядел он теперь, чем каких-нибудь два месяца назад, когда она увидела его впервые, – на два года старше!

– Это жестоко оскорбило бы маму, – сказал он.

Флёр отняла руку.

– Ты должен сделать выбор.

Джон соскользнул со стола и встал перед ней на колени.

– Но почему не сказать им? Они не могут помешать нам, Флёр!

– Могут! Говорю тебе – могут!

– Каким образом?

– Мы от них в полной зависимости. Начнутся денежные стеснения и всякие другие. Я не из терпеливых, Джон.

– Но это значит обмануть их.

Флёр встала.

– Ты не любишь меня по-настоящему, иначе ты не колебался бы. «Иль он судьбы своей боится…» [60]

Джон силой заставил её снова сесть. Она продолжала торопливо:

– Я всё обдумала. Мы должны поехать в Шотландию. Когда мы поженимся, они скоро примирятся. С фактами люди всегда примиряются. Неужели ты не понимаешь, Джон?

– Но так жестоко оскорбить их! Так он скорей готов оскорбить её, чем своих родителей!