– Это она написала, Милка!
– кричали девчонки (239).

– Врете, врете! Вы врете (240)!
– доносилось из-под ладоней.

– Милка, не трусь, Милка!
– неизвестно для чего (241) подбадривали ее подружки. А она, оторвав на секунду ладони от покрасневшего лица, стрельнула, плутовка, карими глазками, ойкнула и бросилась вон из зала (242).

Ладно. Попели (243), потанцевали (244), на том вечер и закончился. Юные медички (245) толпились перед гардеробом, вертелись в дверях, нарочито громко переговаривались (246), но поэты, на них особого внимания не обращая, гордо ушли (247). На углу Иван Иваныч распрощался с друзьями и совсем было хотел свернуть в свой переулок, но тут чья-то ломкая тень невидимо отделилась от стены и сказала обиженным голоском:

– Вы зачем мою записку прочитали? Это нехорошо так делать (248).

Иван Иваныч пригляделся.

– Здрасьте, давно не виделись (249), - насмешливо пропел он.
– А "приходи ко мне в общагу" - это хорошо (250)?

– Так я же по спору (251), - уныло сказала девчонка.
– Я с нашими поспорила, что напишу, - вот и написала (252)... Ой, мне что теперь будет (253)!

– Да брось ты придумывать - ничего тебе не будет (254)!
– вдруг рассердился Иван Иваныч.
– В крайнем случае скажешь, что пошутила. Неужели люди шуток не понимают (255)?

– Ну да... У нас учителя, знаете, какие (256)?

Иван Иваныч цепко посмотрел на нее.

– Тогда идем, - сказал он.

– Куда?
– насторожилась она.

– А вот там увидишь, куда, - зловеще сказал Иван Иваныч (257).

Девчонка отпрыгнула.

– Не на такую напали, - вдруг вызверилась она.
– Думаете, поэты, так вам все можно (258)?

– Здрасьте!
– удивился Иван Иваныч.
– Да ты что?

– Ништо (259)!

Тут Иван Иванович не выдержал и захохотал (260).

– Чо (261), смешинка в рот попала (262)?

– Вон ты, оказывается, какая боевая (263)!
– хохотал Иван Иваныч. - А я хотел вернуться, попросить, чтоб тебя сильно не ругали.

– Ага. Хватился (264), когда там уже никого нету, - сказала девчонка.

– Ладно, я тогда им завтра позвоню (265)...

– Да чо (266) уж там звонить, - она шмыгнула носом.
– Как-нибудь и вправду отболтаюсь.

– Ты вообще-то кто такая (267)?
– спросил Иван Иваныч.

– Я - Милка (268), - девушка протянула руку.
– Людмила, - поправилась она.
– Ну, мне пора. Прощайте, - солидно сказала она.

И повернулась (269).

– До свидания, - сказал Иван Иваныч и, не удержавшись, добавил (270): Экие у тебя перепады.

– Какие еще "перепады" (271)?
– остановилась неудачливая (272) шутница.

– Обыкновенные необыкновенные (273).
– Иван Иваныч снова приблизился к ней.
– То - "ты мне нравишься, парняга", а тут вдруг - "не на такую напал".

– Ай, ну чо вы (274), правда, нудный такой. Как старик (275). Я ж сказала, что по спору написала.

– Ладно. Не сердись... Людмила (276). Давай я тебя до дому провожу.

И он взял ее под руку.

– Но только вы смотрите, чтоб... без этого (277), - покосилась она.

– Ладно, ладно, - пробормотал Иван Иваныч.

Он тоже поглядывал (278) на Милку, а та постепенно освоилась, затараторила. Рассказала, что приехала из Уяра (279) поступать в институт, да провалилась (280). Зато сейчас учится в училище, на последнем курсе. Живет на квартире (281). Скоро будет работать в аптеке.

– Домой вернешься?
– спросил Иван Иваныч (282).

– Да ну его в болото (283), этот Уяр, - скривилась девушка.
– Чего (284) мне там делать, в деревне (285)? Да и родных никого, кроме бабки, нету. Я здесь останусь. Профессия хорошая, жилплощадь могут со временем дать (286)...

Так, значит, все и началось. Расставаясь, они насчет (287) следующей встречи не договаривались, но однажды, совершенно случайно, столкнулись нос к носу у кассы кинотеатра "Октябрь" (288), которую осаждала толпа любопытствующих поглядеть на какие-то очередные парижские или египетские тайны (289).

– Эй, поэт, билетика лишнего нету?
– узнала его Милка.

– Нету... Откуда... Вот же - дьяволы (290)!
– пыхтел Иван Иваныч, продираясь сквозь толпу (291).

– Тогда идем со мной - у меня тут администраторша знакомая, землячка (292). Может провести...

Смотрели фильм (293). Милка охала, прижималась... Потом еще несколько раз встречались. А потом у Ивана Иваныча умерла мать (294). Он сильно растерялся, и как-то так приключилось, что Милка приняла в похоронах самое деятельное участие. Она и оркестр нанимала, и зеркало одеялом завесила (295), и приготовила нехитрый поминальный обед (296), на который пришли немногочисленные родственники Ивана Иваныча, полузабытые друзья отца, соседи, ребята-сокурсники (297).

– Ну, выпьем, что ли, светлая ей память, вечный покой, - говорил, отправляя в рот рюмку белой (298), выпивоха и враль дядя Сережа Матвеев (299), фронтовой друг отца.