– Хорошо, но душно, - вежливо сказал я.

– Дерьма куча!
– заявил Петр безапелляционно.
– Разве ж это клуб? Я хочу настоящий клуб сделать - с казино, стриптизом. И знаешь где? Вон там, на Пень-хаузе небоскреба нашего!
– Петр кивнул в окошко на "Колос".

– Мне кажется, Галя этого не одобрит.

– Мне Галя не указ! Хочешь знать - я ее до этого года узлом вязал! До поездки, в смысле, к тебе.

Опять я виноват!

– А вы все оттяпать хотите!.. Так что ребят наших понимаю, - признался Петр.

– А я что?.. Я как раз думал спонсора на опорно-двигательный наш направить!
– признался я.
– Помнишь, как мы здесь?

– "Странное нынче пиво"?
– Петр усмехнулся.
– Да, было дело! Особенно когда мать тут была!

– Ну а теперь все делось куда?

– А куда все!
– отвечал Петр.
– А было - да! Заранее уже знали, когда ехали сюда: бабы тут лечат опорный аппарат, а мужики - двигательный. Я ж и с Галей тут познакомился! Вот говорят - "красный пояс" у нас. Так любой пояс покраснеет, коли все отнимать!

– А кто отнял-то?

– Санаторий-то?.. Да сами и отняли! Главврач там профессор Мыцин... укушенный капитализмом! Да еще к брату в США съездил, набрался там. Приватизировали, акционировали. Теперь сидят на бобах. Колхозы, профсоюзы теперь не шлют, а сам никто не едет: расценки выставили адекватные США. С вас сколько берут за номер?

– Не знаю.

– Вот то-то и оно. Сам Мыцин в подвале сидит, где у них прежде научный центр был. Персонал - на станции торгует, кто побойчей. А зданием командует любовница его, бывшая сестра-хозяйка. Мыцин как бы фершалом там. А какие операции делал, по голеностопу! Мать гордилась им, пока жива была. При ней-то порядок был!

– "Странное нынче пиво"!
– напомнил я.
– Помнишь - домик-пряник!

– Ну, это-то как раз осталось - там теперь своя охрана!
– сказал Петр. Кто-то там и сейчас из Москвы гужуется.

– Да?.. ну а чего нам-то делать?

– Прежде всего - с нами согласовывать!
– отчеканил Петр.

– С теми, которые там... в луже сидят?

– А чего? Ключевая позиция! Я, кстати, тоже в группировку вхожу.

– Так это я тебя тоже должен за плюху благодарить?

– Это не тебе.
– Петр усмехнулся.
– Это для передачи... муравьеду твоему.

– А он, думаешь, примет?

– А ты уж расстарайся!
– усмехнулся Петр.

Мы взяли еще по стакану.

– А чего-то они непочтительно о тебе отзывались!
– вдруг обида захлестнула меня.

– Кто? Наши? Так это у нас стиль такой.

С некоторым усилием я добрался до номера, рухнул в койку. Потом все же поднялся. Надо Кроту позвонить, отчитаться о проделанной мною работе. При этом - спьяну, наверное, - почему-то рыдал. Еще классная воспитательница говорила, Марья Сергеевна, в первом классе: "Нет добросовестнее этого Попова!" Таким и остался! Рыдал приблизительно минут пять, потом резко оборвал, набрал номер. Гудки... гудки... Глухо. Не желает! Потом все же - "нет добросовестнее" рыдания подавил, нашел записанный номер его мобильника, набрал целую кучу цифр. Запищало страшно далеко - словно на Марс дозвонился.

– Да...
– Вроде бы голос Крота, но какой-то придушенный. И так-то он чуть слышно гутарит, а тут - как сквозь резину говорит. Может, кто-то там душит его, не дает разговаривать?

– Аллё!
– закричал я.
– Это Попов. Вы слышите меня? Что с вами?

– Выйдите на балкон.

– Что?

– На балкон выйдите!

А! Видно, для лучшей слышимости! Вышел. Ни фига не лучше! Еле расслышал:

– В сторону Ржавой бухты посмотрите!

Перегнулся через перила, заглянул туда - и обомлел! Какая-то марсианская хроника! Там, за военным забором из сетки, серебристые емкости с их отравой въезжали по трапу в какой-то огромный плавучий сундук. Предпоследняя там исчезла. Последняя. За ними ехала цистерна на машине, и по бокам от нее шли человечки в оранжевых комбинезонах и поливали из гофрированных шлангов землю какой-то пеной. Группка, тоже в комбинезонах, стояла сбоку и, видимо, командовала.

– Вижу!
– заорал я. Так лучше, наверное, перекликаться, чем по их технике?

– ...Хорошо, - просипело в трубке.
– Идите сюда, не бойтесь!

Одна из фигурок в группе, повернувшись в мою сторону, замахала рукой. Работодатель! Почему это именно я, из всего "поезда совести", должен "не бояться"? Вон как обуты они - а я в тапочках! Тем не менее, подавив рыдания, спустился, пошел. Приблизился к оцеплению из матросиков во фланелевых робах, тут Крот (самый маленький в группе) сказал что-то начальнику (начальника и в комбинезоне видно), и тот махнул оцеплению рукой: "Пропустите!" Большая радость. Шел по пузырящейся пене. Надеюсь, не ядовитая? Крот по ней шел навстречу мне. К нему подъехала как бы "слепая машина" с крохотными окошечками, он содрал с себя и сдал им скафандр и шел ко мне уже в элегантной "пуме".

– Не бойтесь, все уже обеззаражено!
– Повернувшись, он оглядел широкое, словно заснеженное поле.

Все рассаживались по машинам и разъезжались. "Сундук" с явным усилием, но все же отплывал.

– Представляете?
– Крот сиял.
– Вот здесь емкости для нефти будут возвышаться - огромных размеров. А знаете, как емкость разворачивается? Как обычный рулон! Так и привозят их в виде рулонов! В емкостях и анализ будет производиться, и отмер. А вот там, где сейчас УКПР отплывает, - терминал будет, танкеры станут подходить. И уверяю вас - полная чистота! Даже дождевая вода с терминала не будет в море попадать - сразу на флотацию, на очистку. Лебеди будут плавать - уверяю вас! У меня на таллинском терминале - плавают! Кстати, в единственном месте во всем Таллине и его окрестностях! Воспеть сумеете?
– Он улыбнулся.