Рыбеха эта, в полладони всего величиной, очень походила на русского карася, - один к одному обычный русский карась, ленивый и жирный, с капающим из носа салом, обитающий в болотной тине, - только необычного окраса - сочно-коричневого. Рыба эта и вела себя по-карасиному, пару раз дернулась и затихла - ей просто надоело трепыхаться. А может быть, как большинству российских карасей, лень было. Каукалов опустил её в привязанный к поясу полиэтиленовый пакет с двумя проткнутыми дырками, чтобы рыбке было чем дышать, и вновь насадил тесто на крючок.

Следующей попалась наивная полнотелая рыбешка, верхняя половина которой была иссиня-черной, угольной, а нижняя - желтой, яркой, как огонь. Внимательно оглядев Каукалова снизу, она сделала ошибочный вывод, что имеет дело с подобным себе дружелюбным созданием. Каукалов это засек и, не удержавшись, хихикнул от злого восторга, издав в воде булькающий звук, подвел насадку к самому носу рыбешки...

Тело его неожиданно потяжелело, ноги потянуло вниз, он несколько раз двинул пластиковыми ластами, рыбешка недоуменно глянула на него, словно бы соображая, чего это затеял новый жилец здешних рифов, Каукалов снова подвел насадку к самому её носу, и рыбешка, не задумываясь, открыла рот почувствовала приятную еду.

В это время откуда-то из коралловых густых зарослей выскочил красный, взъерошенный, с торчащими во все стороны перьями окунек и едва не увел еду из-под носа нерасторопной рыбешки. Но она все-таки опередила наглого окунька и неторопливо потянула леску за собой в коралловую гущу, но Каукалов не дал ей уйти, выволок на поверхность и также засунул в пакет. Теперь надо было изловить того самого окунька.

Продув трубку, Каукалов захватил губами немного горькой, невольно ошпаривающей рот, - так она была крепка, - воды, глянул в сторону катера: что там делается?

Девушки вместе с Ароновым резвились около суденышка, брызгались, что-то азартно выкрикивали, смеялись. Каукалов позавидовал этой беззаботности, сглотнул упругий комок, сбившийся во рту вместе с остатками воды, и снова пустил наживку на коралловое дно.

Окунек ждал её - голоден был, - большим красным тараканом вымахнул из-под малиновой, похожей на спрута со сломанными щупальцами коряги, по дороге поддел носом полосатого дураковатого "матросика", отгоняя его в сторону, чтобы не опередил и вообще не мешал, - бедный "матросик", не выдержав такого наскока, даже перевернулся пузом вверх, поспешно отплыл в сторону в таком положении и вновь встал на "ноги", окунек же с ходу схватил тесто, затряс своей лохматой неприбранной головой, всем телом, стараясь как можно быстрее запихнуть добычу в желудок, он даже не почувствовал, что в тесто был вогнан стальной крючок, и жутко удивился, затрепыхался возмущенно, когда Каукалов поволок его наверх, на свежий воздух.

Но это было не все - окуньку предстояло испытать ещё настоящие муки: Каукалов выдрал из него застрявший крючок вместе с внутренностями.

Сунул вялого, мигом скисшего без кишок окунька в полиэтиленовый пакет, приподнял голову: со стороны катера, который совершил небольшой маневр, чтобы зацепиться веревкой за железный шкворень, глубоко врытый в безлюдный безжизненный остров, раздались крики.

Около катера остановились ещё два суденышка - кипенно-белых, нарядных, почти недоступных в своей воздушной красоте, призванных обеспечивать людям праздник. На носу одного из них сидел на цепи, будто злая собака, огромный, с клювом-мешком пеликан. Каукалов, позавидовав тем, кто прибыл на этих катерах, - богатые, видать, люди, - вновь насадил на крючок тестовый колобок.

Он поймал ещё несколько рыбешек, одну - совсем диковинную, синюю, как море, покрытую желтыми крапинами, с большой головой и мутными, будто после тяжелого сна, глазами, вторую - маленькую, жадную, малинового цвета, со светящимися плавниками, обитавшую в сказочном, такого же яркого малинового цвета, гроте, следом за первой рыбешкой из малинового грота высунулась вторая, но она оказалась более осторожной, чем её подружка, и к крючку не подплыла.

Всего Каукалов поймал семь штук разноцветных рыбех - хвостов, по-нашему, беспородным среди них был лишь окунишко, дворняга среди благородных девиц, единственный "простолюдин", которому не повезло, ему не помогло ни хамство, ни умение разбираться в окружающей обстановке. Каукалов, довольный рыбалкой, приволок пакет на катер и отдал капитану.

– Давай, шеф, готовь уху!

Капитан брезгливо поморщился, двумя пальцами выудил из пакета окунька и перебросил его на палубу суденышка, где погромыхивал собачьей цепью, привязанной к ноге, грузный старый пеликан.

Несмотря на возраст и внушительные размеры, пеликан хватку сохранил, лихо клацнул клювом, и красный окунишко, раскаленной голяшкой разрезавший воздух, исчез на лету. Пеликан ещё раз клацнул клювом и что-то прохрипел судя по всему, поблагодарил щедрого человека с соседнего катера. Голос у диковинной птицы был пропитым, угрюмым: видать, пеликан немало повидал в своей жизни и знал цену всему, в том числе и дохлой рыбехе, доставшейся ему бесплатно.

– А остальное - в суп!
– Каукалов потыкал пальцем в сторону крохотного камбуза, в котором поблескивала никелем хорошо надраенная газовая плита.
– Уху давай готовить... Уху!

Капитан, сохраняя прежнее брезгливое выражение на лице, покачал головой:

– Но суп!

– Что "но", что значит "но"?!
– возбужденно выкрикнул Каукалов.
– Не "но", а трп-ру! Уху давай готовь, я говорю!

Капитан вновь отрицательно качнул головой и повторил с упрямством попугая: