Войдя в квартиру, она привычно обежала её, сунулась в один угол, потом в другой, заскулила - углы пахли хозяйкой, этот родной запах она никогда не спутает ни с каким другим, запах тревожно толкнулся в сердце, выжал на глазах слезы, Джулька горестно помотала головой и кинулась к двери. Застыла возле неё немо.

– Ладно, Джулька, - понимая, что собака не подчинится ей, сказала Ирина Федоровна, засуетилась, гремя какими-то жестянками, засунутыми в холодильник.
– Я тебе оставлю кое-какую еду - хлеба, картошки и воды в миске. До утра продержишься. А утром я приду, принесу что-нибудь. Держись!
– Она потрепала Джульку по лохматой морде и ушла домой.

Ирина Федоровна ехала к себе на трамвае и размышляла о том, какие силы держат собаку подле человека? Ведь столько издевательств, сколько приняла собака от человека, не принял никто, ни одно животное. По идее собака должна была давно сбежать от двуногого "царя природы", стать его заклятым врагом, но собака не сбежала и врагом не стала. Вот загадка! И до сих пор собака держится подле "царя", не уходит.

В чем дело? Нет на этот вопрос ответа.

А уж если эту собаку малость обогреть да приласкать, так псина будет верна человеку по гроб, вот ведь как. Ирина Федоровна украдкой, боясь, что её в трамвае кто-нибудь услышит, вздохнула. Растерла морось на стекле, вгляделась в туманную улицу, по которой трамвай едва катился, - узкая, со старыми постройками улица была забита машинами, пространство её ещё более сузили бетонированные площадки перед банками, богатыми конторами, офисами. На площадках этих стояли задом к улице, вытянувшись во всю длину, будто отдыхающие животные, "мерседесы". "Мерседесы" были припаркованы и слева и справа, улица из-за них обузилась в два раза, машины, тесно прижавшись друг к другу, двигались едва-едва, трамвай настырно трещал звонком, угрожающе звякал железными сочленениями, требуя, чтобы его пропустили - у машин, дескать, своя дорога, а у трамвая своя, - но на это усталое звяканье никто не обращал внимания. Водители и пассажиры со скучным видом разглядывали вывески банков.

"Удивительная страна - Россия, - думала Ирина Федоровна, - денег нет, а банки на каждом шагу. Банк на банке сидит и банком погоняет. Изобретателен наш народ - выдумал Министерство культуры при полном упадке культуры, Министерство образования, при том что образованные люди никому не нужны. Сейчас даже тот, кто и расписаться-то не умеет, может предъявить красный диплом хоть МГУ, купленный по дешевке на рынке у Киевского вокзала. Сколько модных заморских словечек: эксклюзив, брокер, консенсус, дилер, секвестр. И ладно бы только словечки, но за всем этим стоит нечто большее, чем оккупация языка... Похоже, что американцы всерьез нацелились прибрать к рукам нашу территорию, наши ископаемые и теперь приучают обывателя к тому, что в будущем он станет общаться со своими хозяевами на их родном языке языке "скрипучей кожи"... Действительно, не учить же дяде Сэму русский... Он до этого никогда не снизойдет".

В мокром затуманенном окне Ирина Федоровна увидела жалкую лохматую собачонку, стоявшую на скользком асфальте. Собачонке было холодно, она поднимала то одну, то другую лапу, обреченно поглядывала на людей. Глаза у неё были несчастные, будто у бездомного человека. Ирина Федоровна даже приподнялась на сиденье, чтобы получше рассмотреть собачонку, но трамвай заскрежетал колесами на крутом повороте, вагон завалило набок, Ирина Федоровна не удержалась и носом припечаталась к стеклу.

Она улыбнулась, на мгновение закрыла глаза. "Как девчонка, мелькнуло у неё в голове, - дуреха!" Когда она открыла глаза, собачонки уже не было.

Дома Ирина Федоровна долго не могла "собрать себя в кучку", что называется, у неё все валилось из рук, перед глазами то возникало, то пропадало, растворяясь в туманной мути, расстроенное лицо сестры. Ольга Федоровна о чем-то просила, подслеповато щурила глаза, понимала, что Ирина Федоровна её не слышит, и, прощально наклонив голову, исчезала, - у Ирины Федоровны после таких видений вообще ничего не держалось в руках.

Так толком ничего не сделав по дому, не поев, она улеглась спать, погрузилась в непрочный сон, но вскоре проснулась и долго лежала, не шевелясь... Утром, едва рассвело, вновь помчалась на квартиру сестры, к Джульке.

Джулька лежала у двери, положив морду на лапы. Она ждала хозяйку. Ирина Федоровна склонилась над ней, легко почесала за ухом. Джулька приоткрыла глаза, вздохнула, словно человек, и вновь опустила морду на лапы. Ирина Федоровна положила перед Джулькиным носом котлету, но собака на неё не обратила внимания.

– Не страдай, Джулька, - сказала ей Ирина Федоровна.
– Мне плохо так же, как и тебе. Может быть, даже ещё хуже.

Она опустилась на пол рядом с собакой.

– И есть тоже не хочется, - добавила она после минутного молчания, рукою провела по полу, проверяя, много ли пыли скопилось. В доме было чисто - Ольга Федоровна всегда была чистюлей и в квартире поддерживала стерильный порядок, ну а Джулька, она всегда подражала своей хозяйке, во всем подражала и вообще старалась делать только то, что хозяйке нравилось.
– А есть надо, - сказала Ирина Федоровна и опять замолчала.

Через час она вывела Джульку на улицу, Джулька ткнулась носом в один угол двора, в какой-то рыжий, обглоданный куст, сморщила жалобно нос нашла там что-то знакомое, пахнущее хозяйкой, глаза у неё заслезились и Джулька стала озираться по сторонам: ей показалось, что хозяйка была здесь совсем недавно, а она её проворонила... Снова приблизилась к кусту, обнюхала его.

Отошла, разочарованная - поняла, что хозяйка была здесь давно.

Переместилась в другой угол двора, к детской, с облупившейся тусклой краской беседке, тщательно обнюхала её. И опять у Джульки защекотало в ноздрях, на глазах показались слезы, она моляще посмотрела на Ирину Федоровну. Та все поняла:

– Ладно, пошли домой!

Джулька первой побежала к подъезду. Ирина Федоровна поспешила следом.

В квартире Джулька улеглась на коврик у двери, устало смежила глаза. Со стороны казалось, что она спит, разморенная прогулкой, но все её существо было нацелено на легкий шелестящий звук шагов, который обязательно должен был раздаться на лестнице, - Джулька мигом его засечет и обрадованно бросится к двери.

– Ах, Джулька, Джулька, - вздохнула Ирина Федоровна, невольно подумав о том, что Джулька - такой же член их семьи, как и они сами, и за Джульку она сейчас отвечает точно так же, как и за Ольгу Федоровну. И если часть их общего мира откалывается - Ольга ли Федоровна или Джулька, безразлично, обязательно нарушается целостность.