– Завтра и собираюсь. В перерыв. Как на работе объявят перерыв на обед - так и пойду.

– Ленок, возьми меня с собой! Одна я боюсь.

– Хорошо. Завтра в час дня встречаемся... У метро. Собственно, чего я тебе талдычу? Ты лучше меня знаешь где.

Августа приехала раньше, выбралась из метро на улицу. Погода была жаркой, застойной - ни взмаха, ни ветерка, ни всплеска, - воздух обжигал, грохот машин давил на уши. Летом в Москве жить тяжело: воздух сырой, пропитан парами, человек в нем варится, будто в кипящем бульоне. Августа вспомнила о своих детишках, оставшихся в душной квартире, и ей сделалось грустно.

Ленка опоздала - словно бы не к подружке на свидание ехала, а к кавалеру, - вылетела из метро стремительно, ярко и дорого одетая, черноглазая, похожая на испанку, только что покинувшая веселую вечеринку где-нибудь в Севилье, кинулась к Августе, повисла на ней.

– Подруга, я по тебе очень соскучилась. Тысячу лет, тысячу зим! весело защебетала Лена.

– Ну уж и тысячу! Месяц назад виделись.
– Августа не удержалась, вздохнула, оглядела Ленку, приказала ей: - Ну-ка, поворотись-ка! Восхищенно поцокала языком: - Выглядишь на тысячу долларов!

– Нравлюсь?
– не удержалась от вопроса Ленка, хотя заранее знала, каков будет ответ.

– И сама хорошо выглядишь, и одета... м-м-м!

– И все с этого самого, с трехсортирного, как ты говоришь.
– Лена лихо крутанулась на одной ноге, юбка взвилась веером, обнажив крепкие загорелые ноги.

Августа одобрительно покивала головой, вздохнула: Ленка была её ровесницей, а выглядела лет на пятнадцать моложе. И куда дороже.

– Ну что, подруга, решилась?
– спросила Лена звонким ликующим голосом - она нравилась сама себе.

– Решилась.

– Тогда вперед, как любили говорить наши воинственные предки.

В офисе "ЖЖЖ" - очень приличном, богато "сервированном" мрамором и лакированным красным деревом, было довольно много народа, двумя струйками люди тянулись к двум столам, около которых высились два молодых, раскормленных охранника в пятнистой форме. Собственно, тощих и худосочных охранников не бывает - только такие, на которых можно лес возить. За столиками же сидели двое парней в цветных "ньюрашнзских" пиджаках, один в свекольно-красном, другой в зеленом, притуманенном, с налетом молока клерки кампании "ЖЖЖ", и выписывали билеты - солидные, как стодолларовые купюры, ассигнации, украшенные портретом основателя компании - молодого, с прилизанной прической человека, очень похожего и на своих клерков, и на охранников. Тот же цепкий взгляд, та же сытость в облике. По лицу угадывалось, что у этого человека есть и брюшко. Вполне возможно солидное, отращенное на осетрине, икре и мясных балыках.

Увеличенный билет-ассигнация висел в офисе на стенде.

– Это кто?
– Августа покосилась на изображение.
– Это он?

– Он. Наш отец-благодетель, - на Ленкином лице появилось благоговейное выражение, губы расползлись в улыбке, глаза сжались в благодарные щелочки - Ленка перестала походить на привычную Ленку, кормилец наш. И поилец!
– Ленка не удержалась, громко чмокнула губами воздух.

Люди, стоявшие рядом, понимающе заулыбались. Очередь двигалась быстро, без сбоев, и вскоре Августа вместо своих "капиталов" держала в руках штук пятнадцать билетов с портретом основателя компании.

– Через неделю придем сюда вновь, - сказала ей Лена, - сдадим эти билеты, часть выручки положим себе в карман, на оставшиеся купим новые билеты.

– А не проще ли по этим билетам платить проценты?
– робко, не узнавая себя, поинтересовалась Августа.
– Так ведь удобнее, мататы никакой.

– Видимо, не проще и не удобнее. Если бы было удобнее, отец-благодетель так бы не поступал. Ты себе на хлеб хоть оставила?

Августа щелкнула замком сумки, вздохнула:

– Самую малость. На три буханки хлеба.

– Три буханки хлеба на неделю - это, если честно, маловато.
– Ленка осуждающе махнула головой, выдернула из модной плетеной сумки с яркой бронзовой ручкой кошелек, достала оттуда две голубоватые бумажки, протянула подруге.
– На, иначе дети голодными слюнями квартиру затопят. Ремонт будет стоить дороже. Теперь пошли пить кофе. Смотри, сколько здесь разных шалманов развелось.

На улицу действительно было вынесено десятка полтора полосатых цветастых тентов, у стоек болтались привязанные цветные шарики, попахивало сочным шашлычным дымком, вином, кофе, играла безмятежная музыка. И день уже казался не таким изматывающе жарким, и рев машин сделался тише, и на душе полегчало - забота, едкая, как кислота, свернулась в клубок и поспешила уползти в тень. Августа поверила, что черная полоса должна отступить, на смену устойчивому цвету беды придет другая полоса, другого цвета - надежды, счастья...

– Денег у меня, как ты сама понимаешь, не очень, чтобы...
– Августа споткнулась на полуфразе. Лена, мило улыбнувшись, - ну настоящая испанка: глазастая, зубастая, ногастая, носастая, хороша все-таки баба!
– схватила Августа за руку, сжала.

– Пусть тебя это не тревожит, я угощаю!
– И засмеялась: - А ведь ты, Августа, никогда не была такой. Что с нами делает время!

– Больше калечит, чем лечит.

– Особенно наше время!
– Лена помотала над головой рукой, вновь сжала потные, мелко подрагивающие пальцы Августы.
– Все, подружка, будет в порядке!