– Ну, тогда, должно быть, у вас сегодня выходной, – угрюмо сказал Сэм.

– Выходной! Обскакали! Давай–давай, мой милый. Еще одно такое слово – и выбирайся из этой темницы сам, как сумеешь.

– Мистер Марлаграм, я приношу вам свои извинения. Кстати, как вы сюда проникли? Нельзя ли мне выйти тем же путем?..

– Нельзя! – резко оборвал его Марлаграм. – Ни тебе, ни кому другому не причастному к нашей профессии. Ты что думаешь, мой милый, мы даром двадцать лет в подмастерьях ходим? Ну, ладно, давай наведем ясность в кое–каких вопросах. Во–первых, принцесса Мелисента… Ах, какой славный, лакомый кусочек… Хи–хи–хи!

– Смените–ка пластинку. Прямо наводите ясность – и все.

– Когда я ушел, она играла в какую–то идиотскую игру, а вокруг нее горели какие–то плошки. Там я ее и оставил, а в шесть у нас назначена встреча в «Вороном коне», и я перенесу ее назад. Потерпи немножко – скоро ты ее увидишь.

– Хорошо. А кто–нибудь из вас может вызволить меня отсюда?

– Я могу. Собственно говоря, мог бы и сейчас.

– Ну так за чем же дело стало?

– А за тем, что я люблю работать по порядку, а не как придется, мой милый. Ты художник или по крайней мере называешься художником, стало быть, должен меня понять. Я ведь тоже в своем роде художник. Коль скоро я берусь вызволить тебя отсюда, я хочу иметь в руках четкий план и держать в голове четыре, а не то и пять ближайших ходов, А Мальгрим, хоть он и ловкий малый, как раз на этом спотыкается. Удачный и быстрый ход или два, вот как нынче утром, – на это он мастер, но он импровизатор, и ничего больше, а на импровизации далеко не уедешь. Я люблю составить план, где все предусмотрено заранее.

– И какой же у вас план?

– А уж это не твоя забота, мой милый.

– Помилосердствуйте! – вскричал Сэм. – Как же не моя? Да я здесь влип хуже некуда.

– Но ведь ты герой, храбрец, верно?

– Нет, неверно, – сказал Сэм. – Будь я герой, я бы не служил у Уоллеби, Диммока, Пейли и Тукса. Между прочим, Диммок здесь.

– Знаю… хи–хи–хи! Диммок входит в план.

– Что же это все–таки за план?

– Я его еще дорабатываю. До скорого, мой мальчик.

И он исчез. Из темного угла донеслось последнее замирающее «хи–хи–хи».

Хоть Сэм и поворчал немного, настроение у него заметно исправилось. Он медленно набил свою трубку, о которой не вспоминал целое утро. Но тут обнаружилось, что у него нет спичек. Сперва он решил было подняться по лестнице, постучать в дверь и попросить кремень и трут, но потом сообразил, что это покажется странным. Он попробовал с нежностью и умилением думать о Мелисенте, но убедился, что не в состоянии даже отдаленно припомнить, какова она с виду. Вместо Мелисенты ему отчетливо представлялась дрянная скульпторша по имени Мойа Фезерингерст, которую он уже много лет терпеть не мог.

В баре «Вороной конь» было очень тихо, и толстяк, взяв обычную смесь легкого пива с горьким, сказал это буфетчице.

Не получив ответа, он повторил:

– Все тихо–спокойно, говорю.

– А я ничего не говорю.

Буфетчица зажмурилась и плотно сжала губы.

– Это почему же?

– После того, что случилось нынче утром, не могу. – Она открыла глаза и опасливо поглядела на дальнюю стену.

Толстяк довольно долго раздумывал над ее словами. Потом наконец нашелся:

– А что такое случилось нынче утром?

– Не надо вопросов, – сказала она. – Тогда и вранья не услышите.

– Что правда, то правда, – согласился толстяк.

Буфетчица долго молчала, потом впилась в него взглядом, и наконец ее прорвало:

– Мой брат Альберт говорит, он видел такое однажды в парке Финсбери. Электричество и зеркала, говорит, вот и все.

– Что видел?

– Загадочное исчезновение, – мрачно сказала она.

– Так это оно и было нынче утром?

– Оно самое. На этом самом месте.

– А кто же исчез?

– Ах, лучше не спрашивайте…

– Что правда, то правда, – поспешно согласился толстяк.

Он отхлебнул пива, подумал немного, потом рискнул высказать суждение:

– А погодка–то разгулялась.

– А вы чего ждали? – сказала буфетчица. – Нет уж, тридцать первого июня иначе и не бывает.

Он поглядел на нее с недоверием, но она ответила прямым, простодушным взглядом. Тогда он вынул из кармана книжечку с календарем, тревожно заглянул в нее, потом снова с недоверием уставился на буфетчицу. Взгляд ее был все так же чист и простодушен. Они уже готовы были все начать сначала, как вдруг появился Мальгрим в том же самом наряде, что и утром, энергичный и властный.

– Свят–свят–свят! – ахнула буфетчица.

– Добрый вечер, мадам. Двенадцать бокалов бенедиктина с холодным молоком, и, пожалуйста, поживее.

– Бенедиктин с холодным молоком? Смесь? Двенадцать бокалов?

– Вот именно, двенадцать, – сказал Мальгрим. – Потом, возможно, понадобится еще. Здесь соберется бактериологическая секция нашего медицинского конгресса. Я жду делегатов с минуты на минуту.

– Эй, послушайте, – сказала буфетчица, глядя на него во все глаза. – Ведь это вы приходили сюда нынче утром, выпили целую бутылку мятного ликера, а потом вышли сквозь стенку?