– Вино, фрукты, коньяк, возьми из моего сейфа. Вчера хороший папик-грузин приезжал. Презентовал вино отменное, а коньяк дешевка, барахло. Но главное придешь не с пустыми руками. И вообще, не забывай о цели экспедиции, отправляешься не пьянствовать, а мстить!

Взмокший, и совершенно обессилевший, Шмер лежал, распластавшись поперек кровати и блаженствовал. В первые минуты он стеснялся своей наготы. Но после выпитого вина и коньяка, ему было уже все пофиг: даже если бы Мирон объявился в своей квартире, Мишка вряд ли сразу бы начал соображать и что то предпринимать. Старший лейтенант валялся на смятой белой, простыне, словно использованный презерватив. И силы, и мысли, и ощущения ушли через половые потуги. Давненько не переживал он таких острых ощущений, честно и откровенно признаться, никогда! Были в его жизни три женщины, совсем еще девушки.... Тот случай на свадьбе, вообще не в счет, в суете даже не понял толком, что и как произошло. Но эта! Ломовая лошадь.

Неутомимая Наташка загоняла Шмера до седьмого пота. Профессионалка! После третьего захода Мишка "спекся" и завизжал: "Караул! Баста! Хватит! Хорошего помаленьку!"

Баста, Наталья поняла превратно. Баста, значит, будет вам баста, и баста, эта чертовка не угомонилась, продолжила утехи с насилием. Нового энергичного штурма хватило еще на час. Пару раз она его "простимулировала" сочными губами, но даже молодой неутомимый организм Михаила, молил о пощаде. В одном месте натерлось, в другом зудело, в третьем заболело.

– Эй, юноша! Хорош сачковать! Скажу Мирону, что ты бездельник и лентяй.
– Накажет за не добросовестное исполнение служебных обязанностей!

– Не ври! Не скажешь! Он тебя убьет, враз отбивную котлету сделает!

– Нет, меня он любит. Мирон мною болен как чумой, обожает, словно верный пес, все прихоти исполняет. Это тебя разорвет, если вдруг узнает...

– А про "вертеп" Мирон ведает?
– сонно поинтересовался Шмер.

– Знает, но без подробностей. Шальные деньги не скроешь. Я говорю, что танцую и пою, в эротическом костюме. Ты же видишь, какая у меня замечательная фигура!

– Верит в танцы?
– усмехнулся Мишка.

– Не знаю. Делает вид, что так и есть. Хочет верить, и убедил себя в моей верности. Но того, кто пронюхает, и будет болтать, чем я занимаюсь, уничтожит. Ему в Академию нужно поступать. Меня, конечно, поколотит, но не убьет, ни за что! Без моего тела он умрет от тоски, я его приворожила и околдовала! Ведь согласитесь, есть чем? Правда? Она погладила пышную грудь, слегка раздвинула ноги и призывно покачала бедрами, согнув колени. Вновь заманивала в свои любовные сети.

Шмер ухмыльнулся. Действительно есть, чем заворожить. Про таких говорят: "между ног золотая штучка". Наташка оказалась мастерица на все руки, вернее на то, что именно, между ног. Да и другие части тела, которые можно было применить, для любви и ласки она использовала, умело и с удовольствием. Парень попал в руки мастерицы, любящей свое ремесло. Ната, правда, заявила, что даже вертеп, для нее, это не работа, а хобби. Кто-то любит детей, а кто-то сам процесс. Кому-то доставляет удовольствие шить, другим вязать или печь пироги, кто - то болен выращиванием комнатных цветов, встречаются даже особи, обожающие рыбалку, а Наташка любила "скребалку", и скреблась каждый день, по несколько раз и "самцов" меняла без разбора.

Видя, что от опьяневшего, усталого, сонного офицерика более ничего путного не добьешься, она разозлилась, и выставила за дверь со словами:

– Что б завтра был у меня после 23 часов. Ни минутой позже! Тренируй "аппарат", мальчик! Такой молодой, а не набрал спортивную форму. Надо меньше пить и зарядку делать по утрам, как Мирон. Если б мной, а не службой занимался, цены б мужику не было! Но, не дано: мышцы есть, а желаний и фантазий нет....

С утра начались полевые занятия, рота отправилась на марш-бросок. Офицеры двигались в конце колонны. Шкребус и Чекушкин с трудом брели сонные, шатаясь после перепоя, медленно передвигая ноги. Рядом часто зевая, шел и потел Шмер. Пил он вчера лишь для храбрости, поэтому алкоголь ему не мешал. Но был заметен упадок сил. Ноги и мышцы живота ныли, в паху неприятно болело.

– У меня от ходьбы совсем опух!
– выдавил из себя еле слышно Шмер. Заездила зараза! Ты дома храпел, а я за тебя отдувался.

– Ага, отдувался он! Дорвался до бесплатного, как дурной! Сам виноват. Это не от ходьбы, а от дури! В следующий раз думай головой.

Шкребус оттопырил ухо, насторожился и попытался прислушаться к разговору ловеласов. Но топот солдатских ног мешал подслушать и удовлетворить любопытство. Осознав, что так он ничего не узнает, наконец, спросил, сгорая от любопытства:

– Братцы! Вы чем вчера занимались? У Мишки лица нет. Сине-зеленое как у истукана! А ну, рассказывайте!

– Расскажем, тебе тоже захочется! А нам самим мало. Отстань! воскликнул Шмер, опережая открывшего было рот, говорливого Ромашкина. Никита молчи. Лучше не болтай. Что знают трое, знает и свинья. А дело довольно рисковое, сам понимай!

Шкребус зашевелил ушами, заинтригованный последними фразами Мишки, привязался к приятелям, и все шесть километров пути нудил.

– Все равно выслежу! Лучше будет, если сами расскажете! Я ведь вам друг. Ну что вы, в самом деле?