— Что это такое?

Бледная Зося вспыхнула и снова побледнела.

— Что это значит? — повторила пани Ляттер, холодно глядя на Зосю.

— Это… это о «Небожественной комедии» Красинского.

— Вижу. Догадываюсь, что «единственная» и «любимая» это и есть «Небожественная комедия»; но кто же он, «верный до гроба»? Надо полагать, не Красинский, тогда кто же?

Зося нахмурилась, но молчала.

— Я хочу знать, каким путем к тебе попадает этот курс истории литературы?

— Я не могу сказать, — прошептала Зося.

— А кто автор?

— Я не могу сказать, — повторила Зося немного смелей. — Но клянусь вам, — прибавила она, подняв глаза и скрестив руки на груди, — клянусь вам, что это не пан Казимеж.

И она залилась слезами.

Пани Ляттер, сжав кулаки, вскочила с кресла, а у Мадзи все поплыло перед глазами. Но в эту минуту с шумом распахнулась дверь, и на пороге выросла панна Говард; грозная, пылающая, она держала за руку Лабенцкую, у которой на лице застыло унылое и упрямое выражение.

— Простите, что я вторгаюсь к вам, — громко сказала панна Говард, — но я догадываюсь, что здесь творятся хорошенькие дела.

— Что это вы говорите? — овладев собою, спросила пани Ляттер.

— Одна из классных дам, — сказала панна Говард, — небезызвестная панна Иоанна в эту минуту бахвалится наверху, что она… как бы это выразиться?.. что она вытащила у Зоси Вентцель из-под подушки письма и что Зося, которую я вижу у вас, должна за это ответить.

— Уж не хотите ли вы освободить ее от ответственности? — спросила пани Ляттер.

— Это вы освободите ее по справедливости, — в ярости ответила панна Клара. — Зося призналась, чьи это письма?

— Нет! — энергично заявила Зося.

— Ты благородная девушка, — воскликнула с воодушевлением панна Говард, не обращая внимания на то, что начальница начинает терять терпенье. — Эти письма, — продолжала она, — принадлежат не Зосе, а Лабенцкой, которая и пришла со мною, чтобы сознаться во всем и освободить невинную подругу…

Пани Ляттер смешалась. Искры в ее глазах потухли, голос стал менее тверд.

— Почему же Зося сама мне об этом не сказала? — спросила она.

— Зося слышала, что это письма ее подруги Лабенцкой, которая и исполнит свой долг, как надлежит женщине, сознающей свое личное достоинство! — декламировала панна Говард. — Если учительница залезает под чужую подушку…

— Вы сами протежировали панне Иоанне, вы встали на ее защиту, — прервала панну Клару начальница.

— Я встала на защиту независимой женщины, женщины, которая борется с предрассудками. Но такую, какой эта учительница стала сейчас, я презираю! — закончила панна Говард.

Несмотря на все эти филиппики, пани Ляттер успокоилась; показывая на письма, она сказала Лабенцкой:

— Я вижу, это краткое изложение содержания «Небожественной комедии». Но кто дал тебе эти письма?

— Я не могу сказать, — прошептала Лабенцкая.

Панна Говард с торжеством посмотрела на Лабенцкую.

Послышался тихий стук в дверь.

— Войдите! — сказала пани Ляттер.

Вошла Маня Левинская. Лицо ее было бледно, испуганные глаза потемнели и наполнились слезами. Она остановилась посредине кабинета, сделала реверанс пани Ляттер и едва слышно сказала:

— Это мои письма, я дала их Лабенцкой.

С длинных ресниц девушки покатились крупные слезы. Мадзя думала, что от этого зрелища у нее сердце разорвется.

Панна Говард несколько секунд пристально смотрела на Маню Левинскую. Наконец она подошла к Мане и, положив ей на плечо большую костистую руку, спросила:

— Это твои письма? Кто тебе их писал?

Не дождавшись ответа, она подошла к столу и из-за кресла пани Ляттер посмотрела на письмо.

— Ах, вот оно что! Я поняла, — воскликнула она с судорожным смехом. — Это почерк пана Котовского. Не думала я, что для этого вас познакомила…

— Панна Клара, — прервала ее пани Ляттер, отодвигая письма, — кажется, читать чужие письма не полагается. Да это и не письмо, а какое-то сочинение.

— Я тоже не читаю чужих писем, — ответила панна Говард. — И сделаю еще больше! Маня, — обратилась она к Левинской, — я тебя прощаю, хотя ты нанесла мне рану! Пойдем со мной, панна Магдалена, — прибавила она, — я чувствую, что мне нужна будет дружеская рука.

По знаку пани Ляттер Мадзя поднялась с диванчика и, взяв панну Клару под руку, повела ее из кабинета; панна Клара покачивалась при этом, как подрезанный цветок.

— Ступайте наверх, — довольно мягко сказала пани Ляттер пансионеркам.

— Я думала, — прошептала в коридоре панна Клара, — что я выше толпы, но сегодня вижу, что я только женщина…

И она заморгала глазами, силясь выдавить слезу, что очень позабавило Мадзю.

Около лестницы навстречу им шагнул Станислав.

— Пан Котовский уже поднялся наверх, — сказал он панне Говард.