— Я ничего не получала.

— Ничего? — удивился гость.

— Ничего и никогда.

— Никогда? Но ведь я писал вам и в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году из города Ричмонда в штате Кентукки.

Пани Ляттер молчала.

— Ничего не понимаю, — в замешательстве произнес гость. — Правда, я сейчас не Евгений Арнольд Ляттер, а коротко Евгений Арнольд, но это не могло привести к недоразумению.

— Ах, так вы переменили фамилию! — воскликнула пани Ляттер со злобным смехом, ударив рукою о подлокотник. — Это дает основание думать, что вы не теряли времени даром…

Гость уставился на нее в изумлении.

— Разве вы слышали что-нибудь обо мне?

— Ничего не слышала, — жестко сказала она. — Но я знаю, по какой плоскости катятся слабые характеры…

Гость покраснел, на этот раз от негодования.

— Позвольте же мне коротко объяснить вам…

Пани Ляттер играла лентой платья.

— Как вам известно, я всегда был робок: в лицее, в университете. Когда я приехал в эту страну как гувернер, мой несчастный недостаток усилился, когда же вы… оказали мне честь и вышли за меня замуж, он почти перешел в болезнь…

— Что, однако, не помешало вам ухаживать…

— Вы имеете в виду гувернантку из Гренобля, но я за нею не ухаживал, я только помогал ей как землячке. Не будем говорить о ней… Итак, когда вы окончательно выгнали меня, я уехал в Германию, думая стать там гувернером. Однако мне посоветовали переехать на жительство в Америку, что я и сделал. — С минуту он помолчал. — Там я попал на гражданскую войну и с горя записался в северную армию под именем Евгения Арнольда. Я переменил имя из опасения замарать его, настолько я был уверен, что при моей робости, если тотчас не погибну, то или убегу с первого же сражения, или буду расстрелян за дезертирство. Однако вскоре я убедился, что робость и трусость — вещи разные. Короче говоря, я кончил кампанию в чине майора, получил от правительства триста долларов пенсии, от боевых друзей этот вот перстень и, — что меня больше всего удивило, — я, когда-то только исполнявший приказы всех, даже собственных учеников, сам научился приказывать. Поскольку новая фамилия сослужила мне такую службу, я оставил ее.

— Назидательная история, — произнесла пани Ляттер. — Я иное пророчила вам.

— Можно узнать? — спросил он с любопытством.

— Что вы будете играть в карты.

Гость рассмеялся.

— Я карт не беру в руки.

— Да, но когда-то играли каждый вечер.

— Ах, здесь? Простите, но я хаживал на вист к знакомым только для того, чтобы… не сидеть дома.

— Однако это стоило немалых денег.

— Ну, не таких уж больших. Сколько же я проиграл за два месяца?.. Каких-нибудь десять рублей.

— Вы оставили долги.

Гость вскочил с кресла.

— Я давно готов уплатить их. Но откуда вы о них знаете?

— Мне пришлось выкупить ваши векселя.

— Сударыня! — воскликнул он, ударив себя по лбу. — Я про то и не подумал! Но это не были карточные долги. Один раз я поручился за земляка. В другой раз надо было заплатить за гувернантку из Гренобля и отослать ее во Францию, а в третий раз я занял на дорогу, будучи уверен, что через полгода пришлю из Германии деньги. Судьба распорядилась иначе, но я верну долг хоть сегодня, я готов это сделать. Он не составляет и тысячи рублей.

— Восемьсот, — прервала его пани Ляттер.

— Векселя у вас? — спросил гость.

— Я порвала их.

— Это ничего не значит. Даже если их нет, с меня достаточно вашего слова, что они не в чужих руках.

Наступила продолжительная пауза. Вид у гостя был озабоченный, как у человека, который должен начать разговор на щекотливую тему; пани Ляттер погрузилась в задумчивость. В душе ее зрел переворот.

«Он вернет мне восемьсот рублей, — думала она. — Если он не лжет, то человек он вполне приличный. Но ведь он никогда не лгал. Гувернантки он не обольщал, в карты не играл, тогда… почему же мы разошлись? И почему бы нам не помириться? Почему?»

Она очнулась и, мягко глядя на своего экс-супруга, сказала:

— Предположим, все, что вы говорили, правда…

Гость выпрямился, глаза его сверкнули гневом.

— Позвольте, сударыня, — прервал он ее твердым голосом, — каким тоном вы говорите? Никто не имеет права сомневаться в моих словах.

Пани Ляттер удивил, даже испугал этот взрыв негодования, которому могучий голос придал необыкновенную силу.

«Почему он тогда так не разговаривал? Откуда у него этот голос?» — пронеслось в ее уме.

— Я не хочу вас обидеть, — сказала пани Ляттер, — но… вы должны сознаться, что между нами остались старые и неприятные счеты.

— Какие? Я все оплачу… Восемьсот рублей сегодня, остальные через месяц.

— Есть счеты моральные…

Гость посмотрел на нее с удивлением. Пани Ляттер в душе должна была сознаться, что ей не случалось видеть взгляда, в котором выражался бы такой ум, такая сила и что-то еще такое, чего она боялась.

— Моральные счеты между нами? — повторил гость. — И это я виноват перед вами?