* * *

От Москвы до самых до окраин,

С южных гор до северных морей

Человек проходит, как хозяин,

Если он, конечно, не еврей.

* * *

Все евреи в нашей стране подразделяются на следующие категории: потомственные - те, которые собираются уезжать потом; уездные - те, которые уезжают; со знаком качества - евреи, которые имеют допуск и сидят в отказе; дважды евреи Советского Союза - те евреи, которые уехали, а потом вернулись; России верные жиды - те, которые уезжать не собираются.

* * *

А еще евреи подразделяются на тех, кто уезжает, и на тех, кто думает, что он не уедет.

* * *

– Как должен умный еврей разговаривать с глупым евреем?

– Только по телефону. И только из Нью-Йорка.

– Вы слышали, Циперовича расстреляли?

– Как, опять?

– Тише, тише? Вот он идет...

* * *

Еврей всегда, везде заметен,

Еврея сразу слышно от порога.

Евреев очень мало на планете,

Но каждого еврея очень много.

И. Губерман

* * *

Одному еврею в поезде все время не везло: каждый раз его кто-нибудь избивал - то на платформе, то в тамбуре хулиганы, то пьяный официант в вагоне-ресторане. Попутчик ему говорит: "Слушайте, сколько можно такое терпеть, и куда вы, собственно говоря, едете? А тот:

– Если морда выдержит - аж до самой Одессы.

* * *

"В каждой нации есть свои евреи".

К. Мелшсан

* * *

Очень старый и совсем слепой еврей руками щупает мацу.

– И кто это такую хуйню написал?

* * *

Шестидесятые годы. Сцена в отделе кадров.

– Здгавствуйге!

– До свидания!

Восьмидесятые годы. Встречаются два кадровика. Один у другого спрашивает:

– Вы евреев берете?

– Берем.

– А где вы их берете?

* * *

– Что будет, если скрестить еврея и турка?

– Затурканный еврей.

* * * Комиссары - сыктывкарские еврейки.

Б. Брайнин. Бестолковый словарь

* * *

ЕВРЕЙ-СВЯЩЕННИК

Еврей-священник, слышали такое?

Нет, не раввин, а настоящий поп,

Алабинский викарий под Москвою

Глаза Христа, бородка, светлый лоб.

Под бархатной скуфейкой, в черной рясе

Еврея можно видеть каждый день.

Апостольски он шествует по грязи

Всех четырех окрестных деревень.

Работы много и встает он рано,

Едва споют в колхозе петухи,

Венчает, крестит он и прихожанам

Со вздохом отпускает их грехи.

Слегка картавя, служит жид обедню,

Держа кадило слабою рукой,

Усопших провожая в путь последний,

На кладбище поет за упокой.

Он кончил институт в пятидесятом,

Диплом отгрохал выше всех похвал.

Тогда нашлась работа всем ребятам

Лишь он один пороги обивал.

Он был еврей - мишень для шуток грубых,

Ходивших в те недавние года,

Считаясь инвалидом пятой группы,

Писал в графе национальность - "Да".

Столетний дед, находка для музея,

Пергаментный и ветхий, как Талмуд,

Сказал: "Смотри на этого еврея:

Никак его на службу не возьмут!"

Еврей? Скажи, где синагога,

Свинину жрущий и насквозь трефной,

Не знающий ни языка, ни бога,

Да при царе ты был бы первый "той".

А что? Креститься мог бы я, к примеру,

И полноценным стал бы вновь.

Ведь царь преследовал за веру,

А здесь биологически, за кровь.

Итак с десятым по счету отказом,

Из министерских выдворен дверей,

Священной благости исполнен сразу

В святой Загорск отправился еврей.

Крещенный без бюрократизма, быстро,

Очистясь от мирских обид.

Евреем он остался для министра,

Но русским счел его митрополит.

Студенту, закаленному зубриле,

Премудрость семинарская - пустяк.

Святым отцам на радость, без усилий,

Он по два курса в год глотал шутя.

Опять диплом, опять распределенье,

Но зря еврея оторопь берет.

На этот раз без всяких ущемлений

Он самый лучший получил приход.

В большой церковной кружке денег много