– Как у нас дела, Фирамида До?

– У нас дела хорошо, - послышался голос, от которого у него сладко заныло сердце.
– А с кем Маёшка кричался?

– Да ни с кем, - сказал он.
– А что делает Фирамида До? Или ты уже не Фирамида До.

– Нет, я еще Фирамида До, но скоро буду другая, я еще не придумала, какая.

– А почему тебе не нравится твое настоящее имя?
– спросил он, не зная о чем с ней говорить и только желая услышать еще и еще раз ее милый голосок.

– Я его буду носить, когда стану большая, - сказала она.

– А потом, когда стану маленькая, опять сниму.

– Как ты себя чувствуешь, доченька?

– Хорошо. А как себя чувствует Маёшка?

– Спасибо. Скажи Каррабаррас.

– Не скажу!
– весело закричала она.
– Карабалас!

– Молодчина. Ты уже почти не шепелявишь. Совсем чуть-чуть.

– Ты скоро придешь?

– Да, скоро. А мамы нет дома?

– Она пошла в магазинчик, купить любимых булочек для Фирамиды До.

Он промолчал, ощущая легкое угрызение совести.

– А ты когда придешь?
– более настойчиво спросился она, и он вдруг по ее голосу почувствовал, что она начинает волноваться.

– Очень скоро, доченька. А что тебе купить?

– Ничего не надо. Только сам плиходи очень сколо.

– Я тебя очень люблю, Фирамида До.

– Я тебя тоже очень-преочень люблю, Маешка.

– Пока. Целую.

– Маёшка!
– вдруг, будто напоследок вспомнив что-то очень важное, закричала девочка.
– Не садись в масину!

В трубке послышались частые гудки. Он, улыбаясь задумчиво, вышел из комнаты.

Старуха сидела все в том же покойном кресле, чуть уронив голову, дремала и ждала его. Теперь ему пришлось сесть напротив нее, так как их оставалось двое за столом. Когда он отодвигал стул, она проснулась и взглянула на него совершенно ясными, несонными глазами. Сова, подумал он, вылитая сова.

– Надеюсь, я не очень заставил вас ждать, - сказал он. Он уселся и невольно глянул на ее оголенную старческую грудь в глубоком вырезе платья. С шеи старухи свисало на грудь большое великолепное колье с крупными рубинами. Она заметила его взгляд и горделиво сказала:

– Это привез мне муж из Индии. Сорок два года назад. Он был дипломатом. А я тогда была молода.

– Мне сейчас сорок два, - оказал он.
– И, кажется, я никогда не был молодым.

– Неужели?
– сказала старуха.
– Как жаль. Но ребенком вы были, я думаю?

– Да, - произнес он уверенно.
– Ребенком я был.

– А как вас звали, когда вы были?
– спросила она. Он подождал - не прибавит ли она "ребенком", но не дождался и ответил:

– Когда я был, меня мама звала, Маёшкой.

– Маёшкой, - повторила она, пожевав губами, словно пробуя на вкус это слозо.
– Забавно. Это что-то значит?

– Все, что мне нравилось, я хватал, прижимал к груди, целовал и кричал: "Маёшка!", то есть - мое. Приходилось покупать.

– Надеюсь, ваши родители водили вас только в игрушечные магазины? сказала она.
– Не хотите ли продолжить игру?

– Да, - сказал он.
– Хочу. Вы отдохнули?

– Вполне, - сказала она.
– Если не возражаете, будем играть на наличные. Без фишек. В них есть что-то неживое.

– А в деньгах - живое?

– Вы даже не представляете - насколько.

– Правда?
– искренне удивился он.

– Надо быть старым человеком, чтобы понять это, -проговорила она.

– Ну, что вы...
– пробормотал он, хотел придумать и сказать ей комплимент, но тут невзначай снова наткнулся взглядом на ее морщинистую грудь.

– Нет, нет, я не боюсь быть старой, не страдаю комплексами, - она улыбнулась, продемонстрировав свои жемчужные, дорогие зубы.

Когда-то у нее была ослепительная улыбка, - подумал он, ей дарили цветы и бриллианты, она была сама молодость, ей целовали руки.

Он хотел представить себе это, но старческая грудь с ослепительным колье, не сумевшим украсить ее, была перед глазами и мешала.

– Итак, мы играем на наличные, - прервала она его мысли.

– Вообще-то, это запрещено, - произнес он не очень уверенно.

Она молча достала из сумочки пачку купюр. Кажется, эту сумочку муж ей привез тоже сорок два года назад, - подумал он, поглядев на странную сумку в руках у старухи.

Он тоже вытащил из кармана деньги, положил на стол подле себя.