– Ладно. А кто теперь?

– Марк Ионович. Сынок. И жена его. Урожденная Этингер. Знаменитая фамилия...

– Черт бы тебя взял... Я это и без тебя знаю! Этингеры. Из Галиции. Они бывают здесь?

Рыжий смотрел ошеломленно и тон сменил мгновенно, его безукоризненно русский выговор вдруг зазвучал густо-местечково:

– Ви... Таки извиняйте, я полный и круглый идьёт. Я уже не догадался... Они имеют бивать. В январе бивали, били то есть. Я понимаю, что ви тепэр илучче мине имеете понять? Они уехамши...
– Последние два слова он произнес вполне по-русски.

– О, скотина...
– задохнулся Евгений Анатольевич.- Сейчас, сейчас кто?

– Борух Зайцев. Вы идите, оне у себя...
– ухмыльнулся парень.

Поднялся по лестнице, ярость душила: "Негодяй, Кулябка, проклятый, удружил, сволочь... Журналист... Еврейская среда... Да мне-то что?!" Толстая старая еврейка в синем сатиновом халате протирала стекла, изредка отдыхивая на зеркальную поверхность и проверяя тряпкой: чисто ли.

– Борух Зайцев мне надобен, - зло сказал ей в спину.

Она улыбнулась, широко и радостно:

– О-о... Такой человек! Вы получите удовольствие! Все говорят!

– Что? Что "все говорят"?
– зашелся кашлем.
– Старая ведьма, не морочь мне голову! Где он?

– Я же сказала: вот!
– толкнула тяжелую дубовую дверь.
– Входите! Вы будете иметь восторг!

"Пропади ты...
– бормотнул под нос.
– Хорошенькое дело... Интересно, что бы я написал о них, если бы и в самом деле умел?" И Евгений Анатольевич оказался в большом, уютно обставленном кабинете, с медной люстрой под высоким потолком и тяжелой дубовой мебелью с резьбой. Пожалуй, милую картину портили только некстати повешенные тут и там большие фотографические портреты в дубовых же рамках, на которых испуганно замерли бабушки и дедушки очевидно еврейского происхождения. На бабушках чернели кружевные платки, на мужчинах - надвинутые на лоб котелки. Изображенные очень старались запечатлеться красиво и изысканно...

Заметив Евдокимова, из-за стола поднялся невысокий брюнет с бородкой и очень короткими пейсами - при желании их можно было принять и за длинно подстриженные виски, и доброжелательно, с улыбкой осведомился о здоровье.

– При чем тут мое здоровье?
– обиделся Евдокимов.

– Ну, как же?
– удивился владелец кабинета.
– Это больница. А в больницу мы приходим, когда пошатнулось наше здоровье!

– Очень логично. Но я совсем по другому делу. Вы Борух Зайцев?

– Я Борис Ионович Зайцев, хозяин этого заведения. Так что же, сударь, вас привело сюда, если не расстроенное здоровье?

– Да оставьте вы мое здоровье в покое, наконец!

– Ну как же, если мы, медики, не подскажем вам вовремя - возникнет рак. Предстательной железы, например. Последствия ужасны, поверьте мне на слово!

О предстательной железе Евдокимов не имел ни малейшего представления, однако спросить счел не удобным (не хватало еще, чтобы этот еврей уел его!).

– Послушайте, друг мой, я журналист. От Суворина. Я желал бы получить вашу помощь. Очерк о евреях. Прекрасно! Изумительно! Евреи несут здравие не только своим - что, согласитесь, логично, но нам, русским! Гениально! Совершенно невероятный поворот!

– Отчего же... У нас половина коек - русские. Ваши чаще болеют.

– Поклеп! Евреи - истощенное племя! Вы преувеличиваете, если просто не...
– Евдокимов замялся.

– Не лгу?- хотели вы сказать? У вас много времени?

– Сколько угодно!

– Прекрасно! Поживите здесь с нами, вникните... Вам многое откроется. Если, конечно, не будет предвзятости. А ведь у вас есть предвзятость?

– Бог с вами! Как можно? Какую я могу иметь предвзятость? И зачем бы я сюда пришел? Предвзято можно сочинить и дома. Вот что... Я могу здесь поселиться? Недели на две, скажем?

– Разумеется. На этом этаже пустует хорошая квартира. Ванная комната, туалет, мёбель... Извольте!

– Нет, я бы хотел среди простых людей, удобства не имеют значения. Я желаю опроститься и увидеть жизнь вас изнутри.

– Жизнь нас? Вы не знаете русского языка. Так нельзя сказать по-русски.

– Нет, я знаю русского языка!
– взбеленился Евдокимов и замолчал, будто поперхнувшись. В самом деле... Весьма странный падеж. Жаль, что это он, хозяин, так не сказал. То-то смеху бы было...

Договорились быстро и полюбовно: Евдокимов идет вниз, на край усадьбы, там стоит дом заводского приказчика, Менахиля Бейлиса.

– Впрочем, - заметил Зайцев, - он предпочитает, чтобы его называли "Менделем".

И Евдокимов двинулся вдоль забора, по тропинке, и вскоре заметил глиняный раскоп. Впереди темнели невысокие старые строения и печь для обжига, это не столько понял, сколько догадался, и странные деревянные круги на ножках были разбросаны по всей территории. "Что бы это значило?" подошел к одному, толкнул, круг двинулся со скрипом.