– Понятно...
– кивнул Мищук.

– А я, господа, уверен, что так и есть, - с жаром сказал Красовский. Смотрите: скользко - это кровь. Мягко - это тело. Заманили и убили - ясно, как день! Воры его не стеснялись, а позже мальчишки прутики не поделили он и отомстил!

– Я еще слышала...
– вдруг вступила Катя.
– Когда они, воры, на кухне бубнили, Рудзинский и говорит: "А чтобы нас на понт сыскари не взяли надобно его разделать. Под жидов. Нас тогда вовек не найдут!"

– Вы... Это точно слышали?
– Мищук заметно взволновался.

– Зачем мне сочинять?
– бесстрастно возразила Катя.- Я не актриса, мне популярности не надобно.

– Ишь, словцо...
– заметил Красовский.
– Образованны вы, Екатерина Ивановна...

– Господа, - решительно поднялся Мищук.
– Евгений Анатольевич проводит Екатерину Ивановну, а мы, Николай Александрович, решим наши некоторые, чисто уголовные проблемы, в них господин Евдокимов нам без надобности.

– Не доверяете...
– покривился Евдокимов.
– Мы уходим.

– Оставьте. Доверяем. Но будут названы конкретные люди - из числа моей личной агентуры.
– Мищук объяснял, словно ребенку.
– Правило вы знаете: посторонним- ни-ни!

– Я не посторонний...
– обиженно сказал Евгений Анатольевич. Впрочем, вам виднее - кому верить, а кому нет.

Мищук укоризненно покачал головой:

– Красовский мой временный заместитель, ему я могу сказать.

Воцарилось молчание. Мищук сосредоточенно постукивал ложечкой о край блюдца. Красовский курил у окна, держа папироску по-босяцки - тремя пальцами. Зинаида Петровна стояла в красном углу, у иконы Николая Угодника, тихо молилась. И долетели слова:

– ...облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение...

Красовский покачал головой, сунул папироску в пепельницу - давил так, словно врага убивал.

– Что ж, Зинаида Петровна, слова великие, да мы, грешные, несовершенны зело... То - Господь, а то - мы...

Улыбнулась.

– А вы слушайте сердцем: совлекшись человека ветхого с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его. Разве недоступно?

– Недоступно. Может, после нас, через тысячу лет появятся люди и услышат. А мы, Зинаида Петровна, ненавистью живем. И всей разницы, что одни ненавидят и делают как бы во имя Любви, а другие - Диаволу служат, вот и все.

Она рассмеялась.

– Путаник вы великий, но всяк из нас, увы, в себе и своем скорбном времени...

Мищук слушал с напряженным интересом, Зинаида Петровна заметила:

– А ты как думаешь?

Евгений Францевич будто проснулся.

– Просто думаю. Вот что, Красовский... На Лукьянов ке есть сиделица винной лавки, Зинаида Малицкая ее зовут... Это мой осведомитель. Зайдите только не в своем облике, разумеется, поговорите, ну, чтобы все получилось - сошлитесь на меня, ее псевдоним "Бабушка". Я так себе представляю, что она как раз в доме Чеберяковой живет или рядом - я не помню теперь точно.

– Сделаю.
– Красовский был краток, он все понял: если "Бабушка" хотя бы в полглаза подтвердит рассказ о Чеберяковой - дело, считай, раскрыто.

– Только не торопитесь делать выводы...
– усмехнулся Мищук.
– Я один раз поторопился, что вышло - вы знаете. Мы имеем дело с людьми изощренными, злыми, они подчинили свой разум сумасшедшей идее, небывалой идее, они наследники средневековья, и, кто знает, может быть, они, сколь ни печально, только в начале страшного и кровавого пути.

– Эк вас понесло...
– с укоризной покачал головой Красовский.
– Да плюньте и разотрите! Мы их пальцем об мостовую, и все! Теоретики, так их растак... Прошу прощения, сударыня...

– И второе, - продолжал Мищук, - если найдете надежных людей в Сыскном - вы их знаете лучше меня, нарядите наблюдение за Катериной Ивановной. Мне важно знать - встречается ли она с Ивановым. А также и понять важно: что в ее рассказе чистая правда, а что - налет, патина, ржавчина. Понятно?

– А я тебе, Женя, удивляюсь!
– воскликнула Зинаида Петровна.
– Ну право же, нехорошо! Да, панельная. Да, "сотрудник" ГЖУ, ну и что? С человеком всякое может быть, главное в том, чтобы человек осознал! Апостол Павел осознал и превратился из иудея-гонителя в учителя нашего! Разве нет?

– Священная история и наше бытование - две вещи разные...
– мрачно ответствовал Мищук.
– Вы все поняли, Николай Александрович?

– Честь имею кланяться.
– Красовский обозначил короткий военный поклон - кивком.

Малицкую Красовский нашел легко и быстро. Дождавшись, пока сиделица закрыла лавочку на перерыв, вошел следом в боковой ход, там располагалась ее квартира. Это и вправду был дом Чеберяковой. На этот раз Николай Александрович рядился не то под Кулябку, не то под Иванова: усы подрезал, волосы черные (парик), костюм с иголочки, вид государственный, строгий. Представился: