— Заказуха, — авторитетно заявил капитан из ГНР. — Профессионалы работали. Первый выстрел аккуратненько в грудь. Контрольный — в голову. Оружие сбросили.

— Где? — спросил Павлов.

— Вон «ТТ» валяется. Мы не трогали.

— Заказуха, — Павлов ткнул носком ботинка в кучу лохмотьев, в которые было завернуто массивное человеческое, сильно провонявшее и уже долгие годы бесполезное для общества и для самого хозяина тело.

— Ты чего трепешь? — возмутился эмоциональный Аркаша. — Кому Гусь нужен, его заказывать?

— Может, князь в изгнании? — хмыкнул Павлов. — Дело о наследстве. Агата Кристи. Том десятый.

— Наследник Рокфеллера. Тьфу! — в сердцах сплюнул Аркаша.

— Ты зачем пистолет бросил? — заорал Тюрьма, когда они вернулись в подвал.

— Как зачем? Киллеры в кино всегда бросают пистолет. Менты могут по нему вычислить.

— Во дурак! Укосячил по полной!

— А за дурака по сопатке? — взвизгнул и так взведенный Туман.

— Чего?

— Да ладно, — примирительно произнес Шварц. — Хва.

Туман закусил губу, потом заворчал:

— Такой умный, сам бы и валил.

— И завалил бы.

— Ага. Обгадился бы…

Тюрьма выудил из-за ящиков бутылку «чернил», которые вчера не допили, и жадно присосался к горлышку.

— А мне? — капризно воскликнула Кикимора. Тюрьма только отмахнулся и осушил бутылку до последней капли.

— Жила, — скривилась Кикимора.

Помолчали. А потом полились слова. Шварц и Кикимора не были на месте расправы, и Туман, сбиваясь, сатанея от восторга, который вливался в него откуда-то из потусторонней тьмы, взахлеб в который раз рассказывал:

— Я вижу. Гусь уже обделался… Вижу, сейчас на брюхе поползет, начнет умолять… Я чего, садик, что ли? Мне оно не надо. Я ему — молись, гнида… И в грудину шмальнул. Он сразу — херак. Готов…

Тюрьма насупился. Он случившееся не комментировал. И особого восторга не испытывал. Он отлично видел, что Туман едва не сплоховал, ему было страшно, и бомж чуть не отобрал у него пистолет. И что было бы тогда?

— А потом в башку ему… Ничего не чувствуешь. Будто в бутылку стреляешь… Кайф!

Кикимора смотрела на него со смесью ужаса и восхищения. Он был определенно герой ее романа. — Чего молчишь. Тюрьма? — недоброжелательно покосился на него Туман.

— Большая заслуга — бича замочить, — буркнул Тюрьма.

Наконец разговор иссох, как источник в пустыне… Вернувшись домой, Туман хорошенько укололся, так что едва не перебрал дозу. Долго отходил. Потом раскумарился… Сперва в квартире он был один, валяясь, уткнувшись в грязные простыни. Позже приплелась маманя, полупьяная, злая, с фингалами под обоими глазами.

— Народец, — хрюкнула презрительно она. — Бутылку жалко на улице оставить.

Она жила, собирая бутылки, и вела за место под солнцем постоянные бои, которые по накалу страстей могли дать фору мафиозным разборкам.

— Дома — шаром покати, — гнусаво ворчала она, обшаривая неработающий холодильник и шкафы. — Балбес вымахал, а я за ним ходить должна, кормить с ложечки. "

— Ты, харя! — возмутился Туман, наконец начавший выныривать из наркотического забытия.

— Выкормыш! Гаденыш!

Туман схватил табуретку и запустил ее в маманю. Табуретка угодила ей по руке. Маманя, опустившись на пол, обхватила голову и взвыла во весь голос:

— Уби-ил! Убил, паскудник! Сыночек родной, уби-и-ил!

— Заткнись! — взвизгнул Туман, подскочил к ней и пнул ногой.

Подействовало — маманя замолчала, опасливо глядя на сыночка.

— Еще квакнешь — убью… И тебя, и хахалей твоих!

— Гад паскудный, — прошептала маманя, тяжело поднимаясь, и прошаркала на кухню.

Самочувствие у Тумана было отвратное. Очнувшись в очередной раз, ощущая, что его бьет колотун, а во рту будто птицы нагадили, он побродил кругами, как робот, по замусоренной пустой квартире и обнаружил, что почти тысяча рублей — те самые, которые забрали у азера, пропали из кармана.

— Вот падла, — прошипел он, вскипая.

Если бы в тот момент он застал маманю, порвал бы ее, как Тузик грелку. Но ее в квартире не было. Зато на кухонном столе присутствовали вещественные доказательства ее загула — среди ошметков ветчины и воблы, рядом с пластмассовой бутылкой «фанты» возвышалась пустая бутылка из-под «Мартини».

— Ни хрена себе! — оторопело уставился на бутылку Туман, пытаясь врубиться, что это такое.

Он знал, что эта бутылка в магазине стоит три сотни рублей. И полагал, что маманя скорее сдохнет, чем купит что-то дороже дрянного спирта, размешанного с водой и клофелином для большего кайфа и меньшего градуса, который гонят азеры и продают из-под полы за бросовую цену. Но никто «Мартини» приволочь в дом не мог. Получается, купила ее маманя. Из тех самых рублей. Чего ее дернуло? Может, какое-то дремлющее внутри желание хоть один вечер пожить красиво и насладиться дотоле неведомым ей таинственным напитком, воспринимавшимся как амброзия. «Я хочу жить красиво», — несколько раз заявляла она, когда пила особенно много и особенно дрянную водку. И вот, кажется, мечта ее сбылась.