— Десять часов.

— Тебя любовница ждет?

— Жена.

— Тогда ничего. Светка подождет…

Они взяли одного из шайки, который присутствовал при той злополучной драке.

Солнце зашло. В темноте у озера мелькали какие-то тени. Слышался женский писк и смех. Аркаша чуть не споткнулся о мирно лежащего бомжа и отвесил ему пинок:

— Под ногами путаешься!

Бомж заворчал недовольно, но тут же рассмотрел обидчика, вскочил и бросился прочь с криком:

— Менты!!!

— Узнают, — самодовольно хмыкнул Аркаша. По всем кустам зашелестело, и в разные стороны заскользили тени, будто крысы на продовольственном складе, завидев санинспектора, забиваются в щели, чтобы не нашли и не обработали ядом.

— Ну, где это было? — водя трехбатареечным тяжелым фонарем защитного цвета, спросил Павлов, луч выдирал из темноты какие-то сваи, катушки.

— Вон, в ту шину он стрельнул, — показал шпаненок на шину, лежащую у склона.

— Ну-ка, — Павлов присел рядом со старой шиной. Вытащил нож. Приподнял шину Поковырял в ней. И извлек сплющенную пулю.

На следующий день он взял бутылку водки и отправился в экспертно-криминалистический отдел. Леха — эксперт-очкарик, прибившийся в отдел после института химического машиностроения, в бутылке отнесся благосклонно. Взял пулю, положил ее под микроскоп. Сравнил с фотографиями, имевшимися после прошлого исследования.

— Поздравляю. Бомжа того, у теплоцентрали, из этого же пистолета загасили.

— Ничего себе, — присвистнул Павлов.

После бегства с той хаты, на которой, кстати, забыли Кикиморин плейер и несколько нужных вещей, пришлось снимать новую квартиру.

Денег пока хватало, но, естественно, хотелось больше. Шварц предложил грабануть еще пару обменников, у него уже был подготовлен длинный список. Но для этого надо было морально созреть.

Кикимора сбежала из дома, прожила на новой съемной квартире неделю, потом рассорилась с Туманом, которому отказалась чистить заляпанные грязью и неизвестно чем ботинки, он ее отхлестал по щекам, дал кулаком по ребрам — бил он ее злобно, хорошо еще бог силой обделил. Обиженная, она вернулась домой, решив, что любовь умерла навсегда.

Там ее ждал теплый прием. Папанька вытащил ремень и засучил рукава.

— Только тронь! — истерично заорала Кикимора. Мать, что-то воркуя, увела отца, и тот вроде оттаял. В общем-то, он был рад, что дочь нашлась целая и невредимая и что вернулась в дом, поэтому сумел обуздать свой буйный нрав. Так что три дня Кикимора прожила спокойно.

На четвертый, естественно, она вновь поехала к Туману на съемную хату. Услышала стандартное:

— Где тебя, соска, носило?

Потом он овладел ею, как-то лениво, без интереса, но ей понравилось, и она окончательно оттаяла.

Новый плейер и очки ей купили. Она также купила себе на общаковые средства кожаные облегающие брюки, бижутерию, которой обвесилась, как елка, да еще накрасилась, как ведьма с Лысой горы. И на следующий день отправилась домой.

Это была суббота. Папаня был дома, мрачнее тучи. И, естественно, начался шторм.

— Тебя где опять носило? Ты где это шмотье накупила? На какие шиши? Сколько эти брюки стоят?

— Да ерунда. Каких-то двести баксов, — скривила пренебрежительно Кикимора.

— Двести баксов?!

— А че, деньги, что ли?

— Мы с твоей матерью за такие деньги месяц на заводе корячимся! А ей не деньги! Сумочки эти! Это барахло, — он вытряхнул сумку, на пол посыпались безделушки, косметика, очки, плейер. — Это что?

— Подарили.

— Кто?

— Заработала!

— Где?! — заорал отец, снова встряхивая сумочку — из нее все сыпался какой-то мусор, потом вылетело несколько стодолларовых купюр — достались ей после налета на тот обменник.

Папашка взял купюры.

— Ты где это взяла?

— Там больше нет, — огрызнулась Кикимора.

— Ты… Ты шлюха. На панели стоишь, да? Шалава трассовая!.. Ох, — он схватился за голову. — Я матери говорил. А она — нет, нет… Шлюха. Хрен у негров сосешь за эти баксы, да?!

Он налетел, несколько раз ударил по щекам, начал трясти за плечи.

— Я всю жизнь корячился, вас поднимал. Чтобы дочь в шлюхи пошла!

От него разило перегаром и чесноком. Руки у него были мозолистые, сильные, железные, и стискивал он ими, как тисками, было очень больно.

— Отпусти! — заорала Кикимора. Он толкнул ее.

— Моя дочь — шлюха! Вон!

— Козел, — бросила она.

— Что? На отца?

— Да пшел ты, козел!

Она выбежала из дома. Мир был черный. И в этом мире было две фигуры — она, неприкаянная, обиженная, и он, грубый, дышащий перегаром, ненавистный. Как же хотелось, чтобы вообще его не было…

«Убить бы козла! Убить бы, — вращалось в ее сознании навязчиво. Убить козла!»

Павлов разослал оперов рыскать по городу, узнавать, где может быть Туман с компанией.