– Скажите, молодой поэт, это - конец?

Небо заволакивал взъерошенный черный дым, закрывая еще яркое осеннее солнце. Это горели пороховые погреба, как выяснилось, подожженные руками затаившихся в столице белогвардейцев. Я не совсем понял, о чем спрашивал поэт и пожал плечами.

Только идя домой, я сообразил, что Бальмонт задавал вопрос: "Это конец большевикам?"

Дней через десять стало известно, что он по командировке Наркомпроса поехал за границу и там остался.

Автограф И. С. Рукавишникова почему-то не получился на литографском камне, и я был вынужден вторично отправиться к нему. После закрытия Дворца искусств, он переехал в небольшую комнату в Столешниковом переулке. Комната была нетоплена, и он в дохе, в остроконечной бархатной, отороченной мехом шапке восседал в кресле с высокой спинкой, внешне чем-то напоминая Ивана Грозного. Он сколотил "Первую артель поэтов", куда вошли А. Белый, Ф. Сологуб, и др. На правах старосты Иван Сергеевич предложил мне вступить в артель. Я согласился, но сказал, что работать не смогу. Рукавишников попросил меня только найти помещение для книжной лавки первой артели. Он посоветовал сходить к А. М. Коллонтай и написал ей письмо, под которым поставили подписи все члены артели. Я знал, что Александра Михайловна Коллонтай была наркомом социального обеспечения, пишет статьи о раскрепощении женщины в социалистическом обществе.

Сидя в кабинете Коллонтай, я по мере разговора с ней понял, что имею дело с умной, доброжелательной женщиной. Она долго расспрашивала меня о деятельности Союза поэтов, о Брюсове. Узнав, что я состою в "Ордене имажинистов", заинтересовалась нашей работой, выступлениями и сказала, что любит стихи Есенина.

– Его стихотворения надо читать не один раз, а подряд три-четыре раза. Тогда почувствуешь аромат его поэзии...

{129} Она спрашивает, что я пишу. Я отвечаю, что у меня есть рассказы и стихи. Она просит прочесть какое-нибудь стихотворение. Я читаю "Странники". Александра Михайловна дает строгую дельную оценку этому стихотворению, и я понимаю, что она умеет разбираться в поэзии. (Тогда еще не знал, что передо мной сидит не только участница революционного международного движения, не только наш будущий посол в Мексике, в Швеции, но и будущая писательница.)

Потом Коллонтай расспрашивает о членах артели, задавая мне самые неожиданные вопросы. Она берет ручку, обмакивает в чернила и пишет записку в МК РКП (б) секретарю тов. Зеленскому. Я говорю, что, возможно, обойдусь и без помощи МК, например, схожу в Моссовет. Александра Михайловна пишет новую записку без адреса:

"Прошу товарищей оказать содействие в отыскании помещения для "Первой артели поэтов", в лице тов. Ройзмана, так как артель эта преследует культурно-просветительные цели.

3 окт. 1921. А. Коллонтай".

На Тверской улице, недалеко от почтамта, где теперь стоит дом номер девять, пустовал магазин. Мне удалась получить на него ордер. Рукавишников пришел туда с некоторыми членами "Первой артели поэтов" и с каким-то молодым человеком, которого прочил в заведующие книжной лавкой. Потом я видел за окнами помещения штабели книг.

В конце зимы 1921 года в витрине этого магазина появились "Автографы" поэтов...

16

Есенин атакует левое крыло имажинистов. Выступление Рюрика Ивнева. Статья А. Луначарского. "Всеобщая мобилизация". Галя Бениславская. Переименование улиц

– Сережа хочет дать бой левому крылу,- сказал Грузинов.- Велел об этом передать тебе и Рюрику.

Шершеневич, владеющий иностранными языками, знал, что еще до первой мировой войны в английской и американской поэзии существовал "имажизм" (от слова "imge" -образ). Имажизм был реакцией на эпигонскую {130} поэзию, культивировал субъективные впечатления и мало связанные между собой образы (метафоры). Стихи имажистов походили на тот или иной "каталог образов".

Многие тезисы имажизма можно обнаружить в брошюре В. Шершеневича " 2х2=5". Он требовал, чтоб образ в стихах был самоцелью и поедал смысл. Мариенгоф в его "Буян-острове" заявлял, что содержание - только часть формы.

Есенин в "Ключах Марии" шел от национального искусства, прибегал в своих богоборческих поэмах к библейским образам. Это было средством яркой художественной выразительности. Об имажистах Есенин узнал весной 1921 года, когда ему попался в руки первый сборник "Стрелец" со статьей 3. Венгеровой.

На заседании "Ордена" он заявил, что далек от желания ссориться, и, взяв в руки сборник Шершеневича "Лошадь, как лошадь", прочитал "Каталог образов":

С цепи в который раз

Собака карандаша

И зубы букв со слюною чернил в ляжку бумаги.

– Что же это такое?
– спросил Сергей.- Если класть бревно на бревно, как попало, избы не построишь. Если без разбора сажать образ на образ, стихотворения не получится.

Он считал, что почти все стихи сборника "Лошадь, как лошадь" - каталог образов. Каталог картинной галереи, объяснял Сергей, каталог мебели - это нужно. А кому нужен каталог образов? Получается заумный язык. Второе издание Крученых. Где мысль? Где Россия?

Он прошелся по "Буян-острову" Мариенгофа, спросив, как Анатолий мог писать о Чека, считая себя без роду без племени? Чека-то не на луне, а в Советской России. (Речь идет о двух стихотворениях Мариенгофа. Одно начинается:

Кровью плюем зазорно

Богу в юродивый взор.

Вот на краснея черный

– Массовый террор!

И другое:

Твердь, твердь, за вихры зыбим,

Святость хлещем свистящей нагайкой

И хилое тело Христа на дыбе

Вздыбливаем в Чрезвычайке.)

{131} И закончил довольно резво: такое положение вещей его не устраивает.

Есенин демонстративно вышел из комнаты. Председательствующий Ивнев объявил небольшой перерыв. Якулов закашлялся от папиросного дыма. Братья Эрдманы шептались в углу комнаты. Грузинов мне подмигнул. Прошло минут пять, Сергей не возвращался. Я пошел наверх искать его. Швейцар сказал, что Есенин ушел из "Стойла". Я вернулся и сообщил о том, что произошло.