И в том же сборнике стихов появляется цикл моих стихов "Россия". Это ли не влияние Сергея?

Очень характерно, что в то время как Есенин еще был за границей, на заседании "Ордена" Мариенгоф оглашает "Почти декларацию". Она составлена им с участием Шершеневича, в ней есть такие строки: "Пришло время либо уйти и не коптить небо, либо творить человека и эпоху". И далее: "В имажинизм вводится, как канон: психологизм и суровое логическое мышление". И еще: "Малый образ теряет федеративную свободу, входя в органическое {134} подчинение главного образа". Конечно, эти строки льют воду на мельницу правого крыла, на статью Есенина "Быт и искусство", и мы единогласно утверждаем "Почти декларацию", которая появляется во втором номере "Гостиницы".

Да что имажинисты! В день шестидесятилетия Есенина один критик, выступая по радио, перечислил два десятка фамилий известных поэтов, которые обязаны своим рождением Сергею. А вот если бы внимательно изучить, начиная с 1919-1920 годов, все произведения известных и неизвестных поэтов, то их наберется не два десятка, а две сотни! Я пишу об этом уверенно, потому что до последнего дня существования Союза поэтов (1929 г.) работал в правлении и читал стихи начинающих и уже печатающихся поэтов в разных городах...

Мир был восстановлен между всеми имажинистами, когда в начале 1922 года вышел сборник "Конский сад. Вся банда", где были напечатаны стихи семи поэтов-имажинистов.

Внезапно над "Орденом" разразилась гроза. В первом номере журнала "Печать и революция" А. В. Луначарский напечатал статью "Свобода книги и революция", в которой резко отозвался об имажинистах. Почти в то же время он, обрушившись на сборник "Золотой кипяток", сложил с себя звание почетного председателя Всероссийского союза поэтов. (Союз не имел никакого отношения к "Золотому кипятку", который был выпущен издательством "Имажинисты".)

Трое командоров собрались в Богословском переулке и решили ответить Луначарскому. Есенин написал записку редактору журнала "Книга и революция" И. И. Ионову, с которым был в дружеских отношениях, и приложил письмо, адресованное Луначарскому. Но Ионов не очень-то охотно откликнулся на просьбу Сергея. Тогда было послано приблизительно такое же письмо редактору журнала "Печать и революция" В. П. Полонскому. Осторожный Вячеслав Павлович переслал письмо Анатолию Васильевичу и попросил, чтоб он ответил. Здесь тоже дело затянулось.

Все это рассказал мне Есенин, когда я зашел на квартиру в Богословский переулок. Лежал Сергей на ковре, {135} сбоку от него находилась небольшая старая коробочка от лото, а перед ним валялись нарезанные из карточек картонные квадратики: на одной стороне - цифра, на другой - написанное рукой Есенина слово. Он сказал, что пытается механизировать процесс сочинения стихов и образов. Взял из кучи несколько квадратиков, прочитал:

– Вечер, свечи,- и произнес вслух:

Вдали розовый вечер

Зажег желтые свечи...

– Один мираж, а не поэзия!
– воскликнул Сергей с огорчением.

Он собрал квадратики, положил их в коробочку, закрыл ее и, встав, положил на подоконник.

(Я упоминаю об этом потому, что многие мемуаристы, например, друг Есенина С. Клычков, напечатал статью о том, что Сергей "заготавливал карточки со словами для поисков случайных образных сочетаний" (См.: "Лысая гора".- В кн.: "Красная новь", 1923, кн. 5, стр. 385). Другие же писали, что у Есенина были целые корзины с записками, на которых были занесены образы из его словаря. А на самом деле эта придуманная Сергеем игра ограничилась сотней квадратиков и продолжалась недели три, не больше.)

Когда я шел от Есенина, встретил по пути Шершеневича. Он, задумавшись, прошел мимо меня, и я окликнул его:

– Что с тобой, Дима?

– Со мной ничего,- ответил он, пожимая мне руку. Но я видел по его лицу, что ему не по себе. Неужели он все еще переживает трагикомическую историю с его книгой "Лошадь, как лошадь"? Этот сборник стихов поступил для распространения в Цетропечать. Сотрудники прочитали название и решили, что книга посвящена лошадям, и отправили весь тираж в Наркомзем, в отдел коневодства.

Спустя неделю Вадим пришел в Центропечать получать деньги и, узнав о судьбе своего сборника стихов, бросился в Наркомзем. Начальник отдела коневодства угостил Шершеневича морковным чаем с монпансье и заявил, что он в восторге от стихов Вадима: они будут способствовать увеличению поголовья лошадей. Начальник сказал, что пишет по этому поводу докладную товарищу Буденному.

{136} С большим трудом удалось вернуть книгу в Центропечать...

Я взял Вадима под руку, отвел в сторону и объяснил: