Перед отъездом за границу Есенин дал телеграмму А. Кусикову (Сандро) в Берлин. Об этом мне сказал Мариенгоф.

Зря Сережа связался с Кусиковым!
– пробурчал он.

Кусиков писал мне из Парижа, зная, что, как член секретариата ордена, я должен ему ответить. Основная тема всех его писем:

"Все "друзья" меня любят, все "уважают" и все "ценят", а на деле получается наоборот: два года я за границей и два года мои "российские друзья" применяют все способы к тому, чтобы только как-нибудь затереть меня и заклевать. Четвертый журнал (Имеется в виду No 4 "Гостиницы") выходит. Казалось бы, как это так - имажинизм без меня? Кто же больше меня во всех отношениях сделал для имажинизма? А в этих журналах только дух мой витает, а меня нет. Стыдно, господа хорошие!"

О Есенине Кусиков пишет (письмо помечено мартом 1924 года, то есть спустя полгода после приезда Сергея из-за границы):

"О Есенине не говорю" только потому, что он слишком много говорит обо мне невероятного, небывалого и до {173} ногтей предательски .лживого. Проще говоря, этот озлобленный человек делает специфически-Есенинские штучки. Мне обо многом писали друзья-я же просил всех и прошу опять: ни одному слову этому человеку не верить"... (Всюду орфография Кусикова.- М. Р.)

Что писал из-за границы Сергей?

"О берлинских друзьях я мог бы сообщить очень замечательное (особенно о некоторых доносах во французскую полицию, чтобы я не попал в Париж)".

Какую же цель преследовал Сандро?

Вот что пишет Есенин:

"Ах, какое поганое время, когда Кусиков и тот стал грозить, что меня не впустят в Россию" (С. Есенин. Собр. соч., т. 5, стр. 172.).

Значит, Кусиков хотел, чтобы Сергей остался в эмиграции!

Весной 1925 года я получил снова письмо от Кусикова. Он писал:

"Если вздумаешь на месяц-другой прикатить в рыжий Париж, и если тебе нужно будет помочь визовыми затруднениями, напиши! (текст Кусикова.-М. Р.). Использую все мои знакомства и сделаю все что смогу!" (Подчеркнуто Кусиковым.М. Р.}.

Ясно, что у Кусикова были такие крупные связи, что он мог содействовать въезду в Париж. Стало быть, мог сделать и гак, чтобы человека туда не пустили.

Есенин вернулся в Москву изнуренным, больным. Чем это объяснить?

Во-первых, его замучила тоска по родине. Правильно сказал Жорж Жак Дантон: "Родину нельзя унести с собой на подошве сапог".

Во-вторых, ему не понравилась Западная Европа. Сергей пишет из Остенде: "...Теперь отсюда я вижу, боже мой! До чего прекрасна и богата Россия... Кажется нет еще такой страны и быть не может!" (Там же, стр. 160.).

Из Парижа: "...О, нет, вы не знаете Европы!.. Во-первых, боже мой, такая гадость, однообразие, духовная нищета, что блевать хочется"... (Там же, стр. 166.).

{174} Об американцах: "Владычество доллара съело в них все стремления к каким-либо сложным вопросам" (С. Есенин. Собр. соч., т. 4, стр. 266.).

Но сама Америка с ее небоскребами, гигантскими пароходами и т. д. произвела на Сергея совсем неожиданное впечатление: он "стал ругать всех цепляющихся за Русь, как за грязь и вшивость". "С этого момента,- пишет он, я разлюбил нищую Россию.

Милостивые государи!

С того дня я еще больше влюбился в коммунистическое строительство"... (Т а м же, стр. 258.).

В-третьих, жадные до сенсаций репортеры газет брали интервью у Дункан, которая говорила на иностранных языках, а о Сергее писали, что он - "ее молодой муж Серж Есенин". А ведь он считал себя "первоклассным поэтом" (С. Есенин. Мой путь.
– Собр. соч., т. 3, стр. 215.), и это уязвляло его самолюбие. В то время он носил по образцу пушкинских широкодонный цилиндр и черную пелерину на белой подкладке.

В-четвертых, Сергей жалуется:

"Если бы Изадора не была сумасбродной и дала возможность мне где-нибудь присесть, я очень много заработал бы денег" (Т а м ж е, т. 5, стр. 156.),

т. е. Есенин ездил в разные города на ее гастроли и не мог писать стихи. Если даже один день он не писал, это для него было хуже смерти.

Но Дункан не только заставляла Сергея сопровождать ее во время гастролей, она вообще не отпускала его ни на шаг от себя, в чем безусловно сказывалась ревность стареющей женщины к молодому мужу. Есенин даже пытался удрать от нее, что, между прочим, сделал вместе с Кусиковым, в первые же дни приезда в Берлин. Они скрылись в одном из частных семейных пансионов (П. В. Толстая-Крандиевская. Сергей Есенин и Айседора Дункан. Воспоминания о Сергее Есенине. М., "Московский рабочий", 1965, стр. 331.).

Айседора Дункан четыре дня объезжала все пансионы и поздно ночью ворвалась с хлыстом в руке туда, где был Есенин. Она перебила хлыстом всю посуду в буфете, все сервизы на полочках, все вазочки, все люстры. Она увела Есенина, который едва успел накинуть на свою пижаму пелерину и надеть цилиндр. Кусиков был оставлен {175} хозяевами пансиона "в залог". На следующий день знаменитой танцовщице предъявили "страшный счет".

Естественно, для свободолюбивого Сергея это была нетерпимая жизнь, и, конечно, в те дни он воочию убедился, сто его жена в семейной жизни настоящая собственница.