На высоте двести миль включились главные двигатели, и мне покзалось, что вся кабина пропиталась мерцающим красным светом. Я почувствовал себя как жаба, угодившая под сапог. Это продолжалось довольно долго, так что я успел отключиться и вновь прийти в себя раз шесть, не меньше. Затем корабль внезапно перешел в свободное падение, и у меня в запасе оставались уже считанные секунды. Положить руку на рычаг катапультирования грузового отсека оказалось ничуть не труднее, чем, скажем, поднять наковальню по веревочной лестнице. Я почувствовал толчок, возвестивший, что грузовой отсек отделился от корабля. После этого я занял соответствующее положение, опустил противоударное устройство и набрал полную грудь затхлого корабельного воздуха. Палец мой коснулся кнопки катапультирования пилота. Тотчас же прямо по голове меня ударил десятитонный пыльный мешок, и я провалился в мир иной.

* * *

Медленно-медленно всплывал я на поверхность бескрайнего черного океана. Дурные сны начали медленно отступать, и им на смену пришли чуть приукрашенные светом, размытые картины подсознания, и я успел заметить горы, похожие на акульи зубы, окружившие меня со всех сторон. Вершины их были укутаны вечными снегами, гряды исчезали за далеким горизонтом. Потом я, должно быть, снова отключился, потому что в следующий момент увидел перед собой только один пик, который несся мне навстречу, как взбесившаяся волна. Когда я очнулся в третий раз, я уже стремительно спускался на парашютном двигателе к широченному полю застывшей лавы. Потом я разобрал, что это листва, темно-зеленая, густая, стремительно надвигающаяся. Времени у меня на этот раз хватило лишь на то, чтобы заметить, как засветился зеленым светом сигнал пеленгатора грузового отсека, возвещая, что груз приземлился целым и невредимым. И тут в глазах у меня снова померкло.

Когда я очнулся, мне было холодно. Это было первое мое сознательное ощущение. Вторым была головная боль. А вообще-то болело все тело, и некоторое время я составлял в уме завещание, по которому единственным моим наследником становилось Общество Эвтаназии.* (* Эвтаназия - безболезненное умервщление.) Потом мне это надоело, я выпутался из креплений, раскрыл капсулу и выполз в то, что любитель прогулок назвал бы живительным горным воздухом. Прислушавшись по очереди ко всем болям и ощущениям, я решил, что кости и суставы целы, и включил термостат скафандра на обогрев. Мало-помалу тепло начало просачиваться в тело.

Я стоял на сосновых иглах, если только сосновые иглы бывают трех футов в длину и толщиной с палочку для помешивания коктейлей. Иглы образовывали сплошной упругий ковер, покрывающий землю у подножия деревьев, высоченных, как ионические колонны, и уходящих вершинами в темно-зеленые сумерки крон. В отдалении между стволами я заметил белые отсветы островков снега. Было тихо, совершенно тихо, и ни малейшего движения даже среди веток над моей головой. Приборы скафандра показывали, что давление воздуха - шестнадцать фунтов на квадратный дюйм, содержание кислорода - пятьдесят один процент, температура воздуха - десять градусов Цельсия, все, как мне и было обещано. Из данных пеленгатора следовало, что груз мой опустился примерно в ста милях к северо-востоку от того места, где я стоял сейчас. Насколько я мог судить по показаниям разных штук, имеющихся в пряжке моих хитроумных доспехов, все приборы там работали нормально. И если информация, которую я получил, была так же хороша, как заплаченные за нее деньги, я находился в десяти милях от того места, куда собирался попасть, примерно в полудневном переходе от пристанища Джонни Грома. Включив энергопривод скафандра и сверившись с компасом, я отправился в путь.

* * *

Слабое притяжение делало ходьбу неутомительной даже для человека, буквально измочаленного несколькими тысячами миль атмосферы. Скафандр тоже был хорошим подспорьем. Хотя по нему этого и не скажешь, но обошелся он мне примерно во столько же,

* * *

Джонни Гром шел вперед легкой походкой, покрывая расстояние с вполне приличной скоростью. Создавалось впечатление, что мешок за плечами ничуть его не тяготит. Одет он был в те же шкуры, которые были на нем, когда он шел от меня, а единственным его оружием был окованный сталью посох. Чудовищный четвероногий приятель трусил сбоку, уткнув в землю нос, а я просто шагал следом за Джонни. Моя поклажа была легка: гигант заметил, что чем меньше я буду нести за плечами, тем лучшее время мы покажем. Я ухитрялся не отставать, плетясь в то же время немного позади, чтобы все это выглядело натуральнее. Кости мои все еще немного ныли, но в общем-то я чувствовал себя почти как жеребенок при этой гравитации. Целый час мы шли молча, поднимаясь по длинному склону между огромными деревьями. Достигнув вершины, здоровяга остановился и подождал, пока я не подойду к нему, немного запыхавшийся, но в принципе выдержавший первое испытание.

– Здесь мы отдохнем, - сказал он.

– Черта с два, - ответил я.
– Для тех бедняг, может быть, все минуты решают.

– Человек должен отдыхать, - веско заметил он и уселся, положив обнаженные руки на колени. Сев, он оказался вровень со мной стоящим. Мне это пришлось не по душе, и я тоже сел.

Чтобы перевести дух, ему понадобилось еще минут десять. Вообще, как я заметил, Джонни Гром был человеком, который не любил заводиться. Он умел выбирать оптимальный темп. Видно придется мне попотеть, чтобы загнать его до смерти на его собственном поле.

Мы пересекли широкую долину и опять оказались на возвышенности. Было холодно. Деревья росли здесь более редко, да и в высоту они были значительно меньше. Мороз и ветер искривили тонкие стволы, и они походили скорее на скрюченные , вцепившиеся в утесы, руки. Во впадинах почвы кое-где лежал снег, а некоторые признаки в небе свидетельствовали о том, что он может выпасть еще, и весьма скоро. Сквозь скафандр я почти не чувствовал резких порывов ветра, свирепо бросавшегося с горных вершин, а ведь великан воспинимал холод и ветер обнаженными руками!

– Разве у тебя нет куртки?
– спросил я на следующем привале. Мы расположились на продуваемом со всех сторон выступе скалы, а скорость ветра, по моим подсчетам, приближалась к сорокамильному галопу.

– Здесь у меня плащ, - он похлопал по мешку.
– Я надену его позже.

– Ты сам шьешь себе одежду?
– я смотрел на дубленую кожу, мехом внутрь, скрепленную крупными парусными стежками.

– Эти одеяния мне изготовила женщина, - ответил он.
– Это было очень давно.

– Что верно, то верно, - отозвался я. Я попытался представить его с женщиной, представить его подругу, как она движется, как выглядит. Женщина десяти футов ростом...