–  По нашим сведениям, два полка, - повторил Душкевич.

–  В данном случае это не очень важно, дивизия или два полка, примиряюще произнес Ловцов.
– Еще будет возможность это выяснить.

–  Надо выяснить!
– сказал Крымов, одерживая себя.
– Я еду к Роопу в Генрихсдорф... Кстати, там базировались цеппелины. Помните? пленный капитан говорил, что в Сольдау два полка?

Он показывал, что не верит Артамонову, даже больше - что Артамонов врет. В этом не было сомнений - мелко, бесцельно врет, лишь бы преподнести движение корпуса почти как битву народов. Все поняли смысл и, главное, суть крымовских слов. Артамонов расставил руки, наклонил голову набок и с досадой улыбнулся, раскрыв рот, словно говорил: "Э-э!" Ловцов с безучастным видом отвернулся. Душкевич взял Крымова за руку, стал советовать не ехать автомобилем, а взять лошадей и в сопровождение двух - трех конвойцев.

–  Я провожу господина полковника, - сказал Пфингстен. Крымов вышел из зала и вымолвил вполголоса:

–  Ну каков Мальбрук! Ты, Пфинготен, где-нибудь еще видывал таких?

* * *

10 августа, когда все корпуса второй армии беспрепятственно продвигались в глубину Восточной Пруссии, начиная верить в повальное бегство германцев, у деревни Орлау передовой полк пятнадцатого корпуса, 29-й Черниговский, натолкнулся на сильное сопротивление.

После полудня полк стал занимать лежащую в лощине деревню и после небольшой перестрелки с германским арьергардом без труда занял ее.

Командир третьей роты штабс-капитан Соболевский с надеждой смотрел на остаток дня. Нужно было дать людям отдохнуть, напечь каких-нибудь лепешек, ибо в Нейденбурге полк не успел разжиться хлебом. И еще - раненых было мало, три человека с царапинами.

Соболевский вызвал артельщика и фельдфебеля отдать необходимые распоряжения.

Денщик во дворе разогревал самоварчик; в комнате было чисто и уютно. Солнце ярко освещало все углы, поблескивало на резных дверцах дубового буфета с толстощекими жизнерадостными фигурками купидонов. Артельщик вернул Соболевскому ротные суммы, которые тот давал на сохранение перед боем, командир вынул из бумажника две двадцатипятирублевые кредитки - на покупку муки.

–  Не у кого, все поутекали, - сказал артельщик, беря деньги.

–  Чтоб муку достал, - велел Соболевский.
– Хватит нам ждать манны небесной. Не достанешь - пойдешь в строй.

–  Достану, Николай Иванович, - уверил артельщик.

–  Теперь ты, - продолжал Соболевский, обращаясь к фельдфебелю.
– Брать из имущества жителей без разрешения офицеров безусловно воспрещаю. Солдат не разбойник. А мародеров - полевому суду. Все спиртные напитки немедленно выливать, посуду - разбивать.

–  Так точно, ваше благородие!
– ответил фельдфебель.
– Не допустим.

Вошел денщик Соболевского, с усмешкой сообщил, что к ним приехал полковой священник.

–  Чего смеешься?
– спросил командир.
– Пойди приведи отца Георгия... Нет, я сам встречу. А вы - ступайте.

Он вышел во двор без фуражки, с расстегнутым воротом, по-свойски.

Из самоварной трубы бойко валил уютный дым. Вдоль красной кирпичной стены скотного сарая порхала бабочка-траурница, то поднималась, то опускалась.

Он мимолетно вспомнил Полтавский кадетский корпус, тихую Ворсклу, окруженную длиннокосыми вербами, белые косынки хохлушек.

Из сарая доносилось мычание. Простая жизнь, похожая на российскую и все-таки совсем чужая, окружала Соболевского в этом чистом дворе с кирпичными постройками.

Отец Георгий благословил его крестным знамением, улыбался. Все любили полкового священника, уже старого и лысого, за добрую душу, звали Батей; был Батя азартным картежником, играл в гарнизонном клубе в штосс и еще сильнее увлекался садоводством в своем саду.

–  Здравия желаю, батюшка, - сказал штабс-капитан.
– Заходите, чаю попьем, сегодня же воскресение.

–  У тебя сухари?
– спросил Батя.
– От сухарей у меня зубы болят.

–  Бисквитами угощу, - пообещал Соболевский.
– Что новенького, отец?

Он вдруг поморщился, а священник втянул голову в плечи - в воздухе засвистела граната и разорвалась где-то рядом.

–  Что это такое?
– спросил Батя.
– Как с тобой чай пить, ежели у тебя война идет?

–  Это случайный, - ответил Соболевский.
– Или наши батарейцы прицел не тот поставили.

Священник посмотрел в небо. Вновь было тихо, бабочка-траурница все порхала во дворе.

И тут снова - свистит, еще свистит, загудело со всех сторон, задрожала земля. Черный фонтан вырос за спиной священника на улице, и комья земли застучали по двору, обдав Соболевского и отца Георгия гарью и пылью.

–  Живы? Скорей в дом!
– крикнул Соболевский.

Вестовой подхватил самовар, заслонив его спиной. Соболевский взял фуражку, бинокль, шашку и снова выскочил во двор. Гремели разрывы, стоял черный дым, и до неба поднималась серая пелена.