5. Когда выступят танки и пробьют первую брешь в обороне противника, за ними следуют мотоциклисты (20-я танковая дивизия), а также стрелковые батальоны на предназначенных для этого бронированных автомобилях (7-я танковая дивизия), усиленные саперами и сопровождающей артиллерией.

6. Переход границы должны поддерживать сильные артиллерийские части и полк по созданию искусственного тумана. Противотанковая артиллерия передвигается также вперед для поддержки наступления танковых полков. Поддерживающая артиллерия держит наготове передки для того, чтобы возможно быстрее продвинуться дальше.

Перед началом и во время наступления артиллерия производит не огневые нападения, а прицельный корректируемый огонь по выявленным неприятельским целям (ослепление наблюдательных пунктов).

7. При переходе границы следует рассчитывать на встречу с неприятельскими танками. Поэтому необходимо держать наготове противотанковую артиллерию. Отдельно действующие подразделения следует в достаточной степени обеспечить орудиями ПТО...

...После захвата наблюдательных пунктов и предполагаемых позиций противника на линии высот Мергуграужкяй - Пелуынартис дать сигнал белыми ракетами.

Командующий (подпись).

Хацкилевич поднес спичку к бумаге и проследил, чтобы все листы приказа, не имевшего ничего общего с действительностью, сгорели дотла.

* * *

Ближний танк приткнулся к березе, содрав кору. Но с корнем не вывернул. Под тяжестью многотонной машины березка удержалась. "Гибкость помогла, - подумал Михаил Георгиевич и тут же прогнал шевельнувшуюся сентиментальную мысль.
– При чем тут березка? Нам не гибкости, а ума не хватает. Терпимость наша - жуткая".

Генерал тронул ладонью раскаленный солнцем металл. Не требовалось опыта, чтобы понять, какая внутри духотища. Спереди на литой броне - молнии царапин и ссадин от немецких снарядов и пуль. Германские машины оказались жидковаты против наших "тридцатьчетверок". "Какие танки! Но маловато их. А старые машины не смогли сдержать немецкий танковый клин. Вот ведь - все века воюют клином. И никто не может приспособиться. Сколько воображали французы - а как побежали, спасаясь от клиньев. Мы-то думали, немец завязнет в Нормандии. А он прошел ее в три дня. Надо подумать! Поставить "тридцатьчетверки"... Так... Последнее горючее, последние снаряды..."

Он ожидал, что встретит на привале хмурые лица и будет читать в глазах упреки, с какими он сам примчался в штаб армии: мол, обманули. Но услыхал взрывы хохота. Еще шаг - и в просвете между литыми башнями стали видны бойцы, разлегшиеся на примятой траве. "К закату солнца немногие уцелеют, подумал генерал.
– Странно устроен мир. Грохот сегодняшнего сражения не успеет долететь до солнца, когда война кончится. Но уже без нас".

* * *

Корпус встретил колонну немецких танков раньше, чем те ожидали. Бронированные "панцеры", обкатавшие без особых помех землю Франции, теперь так же уверенно, сверкая полированными траками, поднимали российскую пыль.

Русские танки перехватили колонну в узком, неудобном для нее месте и заманили на болота. В первом ряду нападавшие выставили старенькие "Т-26", горевшие от бронебойных снарядов, как свечки. Прежде чем отступить, они сделали несколько выстрелов. Питомцы Гудериана, предвкушая легкую добычу, кинулись на них, не разбирая пути. Но скоро тяжелые немецкие машины на узких траках стали вязнуть в трясине. И тут выскочили замаскированные "тридцатьчетверки". Широкие гусеницы позволяли им быстро перемещаться по зыбкой почве. Там, где германские "панцеры" не могли развернуться, русские танки мчались легко и быстро. Больше десятка крестоносных машин разом запылали. Оставшиеся на твердом грунте открыли ураганный огонь, но русские танки были словно заговоренные. Они продолжали метаться в задымленном пространстве. Их орудийные залпы, нечастые, но точные, наносили немцам существенный урон, в то время как сами они оставались неуязвимы. Немецкие наводчики с ужасом обнаружили, что снаряды соскальзывают с литых краснозвездных башен, не причиняя им вреда, в то время как любое попадание в клепаную будку "панцера" сулило скорую или мгновенную гибель.

Находившиеся в задних рядах машины начали в панике разворачиваться и удирать, передние, принявшие на себя удар, готовы были последовать за ними. И вдруг что-то произошло. Орудийные стволы русских замолкли.

О том, что их боезапас мог закончиться, немцы не догадывались. Но прекратили отступление. Взревывая моторами, замерли, как оскалившиеся волки, которых перестали травить.

Они долго не могли поверить в свое избавление. Несколько долгих мгновений, может быть, минут. Потом начался расстрел - откровенный, наглый, издевательский. Русские танки, застывшие или на последних каплях горючего отходившие прочь, стали прекрасной мишенью. А главное, безответной.

Танк, в котором находился Хацкилевич, несколько раз вздрогнул от прямого попадания снарядов.

Зажатые раскаленной броней, люди доживали последние мгновения. Теряя сознание, Хацкилевич успел подумать: "Вот он, наш "авось"".

Заряжающий Хлебников, оставшийся без снарядов и без дела, успел подхватить Михаила Георгиевича и хрипло закричал:

– Командующий ранен!
– словно их могли тотчас вывести из боя.

Каждый чувствовал близкую гибель и относился к ней по-своему. Командир танка тяжело дышал, уперевшись лбом в триплекс. Маленький, тонкорукий заряжающий бережно держал тяжелого, рослого Хацкилевича, словно спасение командующего было необходимо не только для общего дела, но и для его собственной жизни. Водитель Буров, плечистый, белобрысый крепыш, почувствовал, что нет начальства над головой, и испытал необыкновенную легкость. Заметив по приборам, что в движке истекают последние капли горючего, он скосил черные от грязи и пыли глаза и, дернув рычаги, выкрикнул срывающимся мальчишеским голосом: