– Прошу прощения, - захохотал Тюльпанов, - так в своем кругу мы по-свойски называем машину. Повторной Информации Тестирование, Отсеивание, Нулизация.

– Положим, права нулизировать, как вы выражаетесь, Платон Николаевич, вам никто не давал.

– Разумеется, и мы скрупулезно возвращаем авторам рукописи. Нулизация в том смысле, что они не имеют шанса увидеть свет.

– Значит, нет оснований для беспокойства?
– ехидно спросил историк Джулиано. Он явно кипел от негодования.
– А Ляпидус?!

– Что Ляпидус?
– переспросил Тюльпанов.

– Не притворяйтесь, будто вы не знаете, что с ним случилось.

– Слышал. Жаль, конечно, беднягу. Впрочем, надо еще выяснить, действительно ли он наложил на себя руки. Может быть, сдало сердечко. Переволновался, нервишки подвели.

– Ну, знаете, это просто возмутительно!
– Джулиано воздел руки и повернулся к другим членам комиссии, призывая их разделить свой праведный гнев.
– Да вы должны чувствовать себя убийцей!

– Чепуха!
– отрезал Тюльпанов, и не подумав оскорбиться.
– Что ж, по-вашему, надо печатать всякую муть, чтобы не ущемить чьего-то самолюбия? Эдак мы планету превратим в мусорную яму.

– Спокойней, друзья, - вмешался председатель.
– Мы должны трезво разобраться в ситуации, страсти здесь не помогут. Я прошу вас, профессор, - обратился он к Джулиано, - не делать поспешных выводов и избегать резкостей. А вас, Платон Николаевич, не играть с нами в кошки-мышки. Проблема весьма серьезная, давайте и обсуждать ее всерьез. Оставим пока в стороне печальную участь Ляпидуса и пожар в лаборатории, хотя, не скрою, последовательность этих двух событий наводит на некоторые размышления. Обратимся к сути дела.

– Что вы имеете в виду?
– спросил Вайль.

– Прежде всего, я хотел бы получить сведения за весь период эксперимента. Ваш Питон, если я не ошибаюсь, трудится уже второй месяц.

– Ничего себе труд - пожирать человеческие мысли, - не удержался Джулиано.

– Совершенно верно. Здесь итоговые данные.

Тюльпанов протянул председателю листок. Тот пробежал его глазами.

– Ага. Вот то, что нас интересует. Принято на обследование четыре с лишним тысячи научных работ. Благополучно миновали пятипроцентный порог 62. Остальные забракованы.

Послышались возгласы удивления.

– Платон Николаевич, Максим Максимович, - продолжал бесстрастно Нолли, - вам не кажется, что это, ну, скажем, слишком?

– Кажется, - признался Вайль, потирая нос.

– Нисколько!
– заявил Тюльпанов, бросив на своего соавтора уничтожающий взгляд.
– Урок для плагиаторов, только и всего.

– Вы губите культуру!
– завопил Джулиано, вскакивая с кресла.

– Я ее спасаю!
– Тюльпанов тоже поднялся, как бы принимая вызов.

– Надеюсь, до кулачного боя у нас не дойдет, - заметил хладнокровно Нолли. Он сделал паузу, чтобы дать время враждующим сторонам остынуть.
– И все-таки трудно поверить, что всего лишь полтора процента научные работ заслуживают права на публикацию. Согласитесь, Платон Николаевич, тут что-то не так.

– Признаюсь, я и сам не ожидал подобного результата. Ошеломительно. Списывают почем зря.

– Что значит списывают!
– опять занервничал Джулиано.
– Историки древности, например, по крупицам собирая новые сведения, опираются в основном на Геродота, Тацита, Плутарха и прочих античных авторов. Это что, по-вашему, плагиат? Нонсенс. Не можете же вы запретить исследователю пользоваться первоисточниками.

– Вы, мой друг, - с лицемерной учтивостью возразил Тюльпанов, - не усвоили принципа действия Питона. Машина запрограммирована на обнаружение новой информации, и, если таковой нет в помине, она добросовестно нас предостерегает. Это, если хотите, своего рода ОТК. На любом промышленном предприятии есть сейчас автоматический контроль качества продукции. Не вижу, почему наука должна быть исключением.

– Вы сами ответили на этот вопрос. Потому, что научное творчество не имеет ничего общего с поточным производством, - вмешался молчавший до той поры географ Легран.

– По мне, брак везде брак. Позвольте напомнить вам данные статистики. Количество ежегодных научных публикаций в конце XX столетия удваивалось за 8-10 лет, спустя полвека - всего лишь за три года, а в наше время оно утраивается в каждом полугодии. Эта лавина погребает под собой, вытесняет из оборота весь накопленный в прошлом запас знаний. Она закупоривает поры науки. Исследователи вынуждены тратить уйму сил ради хотя бы беглого знакомства с трудами своих коллег, у них не остается времени для собственных наблюдений и размышлений. Хуже того. Втягиваясь в круговорот вторичной информации, они, сами того не замечая, начинают перепевать давно открытые и даже закрытые истины, утрачивают потребность сказать новое слово. А в итоге поступление свежих идей падает катастрофическими темпами. Что это, как не кризис перепроизводства? И нет другого способа выйти из него, как положиться на Питона.