— Разузнай об этом все, что можешь, — сказал я, перебрасывая ему пакет. — Проконсультируйся у специалистов по нумизматике. Я хочу точно знать происхождение этой штуки.

Маласпе повертел пакет, рассматривая содержимое со всех сторон.

— Что это?

— Именно это я и хочу узнать. Сходи к профессорам, перетряхни факультеты.

— Кажется, мне впору опять за парту.

Он сунул образок в карман и исчез. Я провел битый час, изучая материалы, скопившиеся у меня на столе, — ничего стоящего. В 17.00 я поднялся и пошел к начальнице.

Постучал в дверь и услышал предложение войти. Атмосфера чистоты, где витал легкий запах ладана, — это мне напомнило мое собственное жилище.

Натали Дюмайе отличалась сильным и решительным характером, но этого никак нельзя было предположить по ее внешности. Лет сорока, бледная кожа, фигура манекенщицы, стрижка «каре» — черные волосы уложены с нарочитой небрежностью. Угловатая резкая красота, которую смягчали огромные глаза — зеленые, спокойные, мягко проникающие вам в душу. Всегда шикарно одетая, можно сказать, по последней моде, она носила итальянские фирменные вещи, которые редко можно увидеть у нас на набережной Орфевр.

Это что касается внешности. По характеру Дюмайе полностью соответствовала духу Уголовной полиции: жесткая, циничная, упорная. Раньше она работала в группе «Антитеррор», потом в Наркотделе и везде показала себя с лучшей стороны.

У нее имелись две отличительные особенности. Во-первых, очки в гибкой оправе, которую невозможно сломать: ее можно смять в руке, но она тут же восстанавливает свою форму. Дюмайе была такой же: несмотря на мягкие манеры, она ничего не забывала и никогда не теряла из виду свою цель. Другой ее особенностью были кончики пальцев. Заостренные, длинные, они напоминали сверхтонкие молоточки огранщика алмазов, такие твердые, что ими можно разбивать драгоценные камни.

— Хотите чашечку «Кимун»? — спросила она, поднимаясь из-за стола.

— Спасибо, не беспокойтесь.

— Я все-таки приготовлю.

Она поколдовала над чайником. В ее движениях было что-то от студентки и верховной жрицы. И эта ее чайная церемония отдавала чем-то древним, культовым. Мне вспомнились ходившие у нас слухи, будто Дюмайе посещает секс-клубы, где участники обмениваются партнерами. Так это было или нет? Я вообще не верил слухам, а уж этим особенно.

— Если хотите, можете курить.

Я кивнул, но сигареты вынимать не стал. Нельзя было расслабляться — «срочный» вызов не предвещал ничего доброго.

— Вы знаете, зачем я вас вызвала?

— Нет.

— Присаживайтесь.

Она пододвинула ко мне чашку:

— Мы все потрясены, Дюрей.

Я уселся, ничего не ответив.

— Полицейский такого класса, как Люк, такой сильный, надежный… Это кошмар какой-то!

— Вы меня в чем-то упрекаете?

Резкость моего тона вызвала у нее улыбку.

— Как продвигается расследование в Ле-Пере?

Я вспомнил о своем предчувствии: победу праздновать еще рано.

— Продвигается. По одной из версий, это могли быть цыгане.

— У вас есть доказательства?

— Только предположения.

— Будьте осторожны, Дюрей. Чтобы без всяких расовых предрассудков.

— Поэтому я и не распространяюсь об этом деле. Дайте мне немного времени.

Она рассеянно кивнула. Это было только вступление.

— Вы знаете Кондансо?

— Филиппа Кондансо?

— Служба собственной безопасности, дисциплинарный отдел. Похоже, на Субейра есть что-то существенное

— Что значит — существенное?

— Не знаю. Он позвонил мне сегодня утром и только что перезвонил снова.

Я молчал. Кондансо был одним из тех, кто любит копаться в дерьме и буквально кончает от радости, когда один из нас оказывается за воротами. Тыловая крыса, хлебом не корми — дай только унизить опера, заставить его подавиться своим геройством.

— Рапорт на Люка составлял он. И дело ведет он.

— Как всегда.

— Он считает, что его люди уже вышли на след. Сегодня после полудня кто-то запросил данные на Люка в банке. Он без труда определил любителя совать нос в чужие дела.

Что ж, Фуко зря времени не терял. Она пристально смотрела на меня своим текучим взглядом. В одно мгновение он стал жестким, и ее глаза превратились в бриллианты:

— Что вы хотите раскопать, Дюрей?

— То же, что и Служба безопасности, что и все. Я хочу понять причины поступка Люка.

— Депрессия беспричинна.

— Ничто не указывает на то, что у Люка была депрессия. — Я повысил голос. — У него двое детей, жена. Черт, не мог же он просто взять и бросить их! Должно было произойти что-то невероятное!