Недалеко от нас тянулась цепь озер. По их берегам торчали стволы лиственниц. В широких заболоченных котловинах, где ископаемый лед выступает над урезом воды, лиственницы ростом не больше человеческого. Я срезал одну из этих страдалиц: ствол насчитывал больше ста годичных колец.

Сверху, с эля, хорошо все видно: окрест мерцают бледные лики озер, над ними возвышаются округлые безлесные вершины горных кряжей.

Вечерами, когда работа кончалась и я чувствовал приятную ломоту в теле, меня тянуло в город, к людям. Олонгоев предоставлял мне полную свободу. От поездок он отказывался:

— Поезжай, я здесь, у чувала, посижу, трубку покурю.

Я брал эль и через пятнадцать минут был в Черском или в Алазейске. Полет над сияющей снегами равниной освежал и оставлял ь памяти ощущение девственного простора, неподвластного еще человеку.

Там, в Алазейске, я встретил Силлиэмэ, девушку с монгольским лицом, в унтах, русском платке и белой оленьей накидке. Во Дворце книги, где она работала, было пустовато. Она отвела мне комнату, где я не то писал, не то дремал, не то читал. Так проходило два-три часа, потом я провожал ее домой и возвращался к Олонгоеву.

Кабинет Силлиэмэ тоже был уставлен книжными полками, среди них вились незнакомые мне лианы с алыми цветами. Она подолгу слушала мои рассказы о «Гондване», об океане и колдовала с газовой горелкой и прозрачным кофейником, похожим на колбу алхимика. Как-то она спросила:

Правда ли, что хотят взять у Солнца побольше света и

тепла?

Правда. Есть такой проект.

Это трудно, даже не верится... Разве мало того, что оно

дает сейчас?

Пока хватает. Только вот у вас здесь холодновато.

— Это не скоро будет.

– -Что — не скоро?

—- Солнечный туннель.

Туннель... а ведь зерно, и так можно назвать. Раньше от

водили воду из озер по туннелям на турбины. А сейчас нот

подумывают о том, чтобы от самого солнца свет к земле под

вести.

Только гуннель будет прозрачным, как из стекла. Его об

разуют частицы, атомные ядра. Все это я слышала много раз.

И читала. Извини, Глеб я тебя немного разыграла. Ведь я дав

но хочу поехать на эту стройку. Жду не дождусь, когда же это

начнется. Ведь интересно, да?..

У нее было много старинных книг.

На просторных деревянных полках разместились сотни томов, среди многоцветья прописей на их плотных корешках мелькали

46

слова-солнцецветы: «Корона Солнца», «Солнечные бури», «Лучи, дарующие жизнь». Все было о Солнце.

Зачем ей старые-престарые книги?

Позже я спросил ее об этом. Ответ был прост:

Мои предки называли себя людьми Кюн Эркен.

Кюн — Солнце! — догадался я и обрадовался догадке.

Угадал. Теперь угадай, что означает Эркен...

Эркен... Эркен... — повторил я, — нет, не знаю. Об этом ты

не говорила.

Ну и что же, — тихо воскликнула Силлиэмэ, — загадка так

проста.

Яркое! — твердо сказал я и в глазах ее прочел: «Да!»

Люди лучезарного солнца.

Расскажи о лучезарном солнце!

Ты знаешь о нем больше моего.

Теперь я не уверен в этом.

Хорошо, я расскажу, — вдруг согласилась она.
– — Я рас

скажу о людях с поводьями за спиной...

И это, по словам Силлиэмэ было еще одним поэтическим названием племени солнцепоклонников, легендарных кураканов, пришедших с юга. А поводья—это лучи, с помощью которых Солнце управляет ими. Их земли — Алтай, Саяны, Забайкалье, может быть, и другие — к югу от Алтая. Десять столетии назад пришли они на Север. Они принесли с собой свои предания, умение жить в ладу с природой. Сам их приход стал легендой. Кюнгэсэ — символическое изображение солнечного диска, железный кружок, пришитый к старинному таманскому костюму, который увидишь разве что в музее. И маленькие гравированные серебряные пластинки на серебряном же кольце напоминали о Солнце, о юге. Пространное и звучное слово илинкэлин-кэби-сэр (так они назывались) чем-то сродни «бисеру» и русскому «кольцу». Может быть, родина их была далеко на западе в просторных степях, недаром же Арал хорошо известен их сказителям под именем Араат. А имя одного из богов судьбы — Чынгыс Хаан — разве не говорит о реальной основе их мифов?..

Мне не казалось странным ее увлечение, граничащее с идолопоклонством. И я не спрашивал, почему она горячо и наивно одухотворяла Солнце — ни сейчас, ни позже, когда встретил ее далеко отсюда. У самого Тихого океана, где начинался невидимый туннель, ведущий к Солнцу.

...Как ни странно, я не видел настоящей северной весны. Говорят, она такая бурная, что застать ее не так просто. За считанные дни лес одевается светлой, свежей хвоей, над тундрой пролетает невиданное множество птиц: гуси, утки, лебеди, кулики, стерхи, чайки...